Русский клуб в Шанхае

Тибетские очерки

…Лавина из камней накрыла дорогу целиком, и огромное облако пыли, нависшее над тем, что еще несколько минут назад было горной дорогой, можно было увидеть за десять километров в этот пронзительный яркий день. Я вышел из джипа, натянул на лицо шейный платок на манер ковбойских фильмов и пошел посмотреть поближе. С первой секунды было ясно, что встали мы надежно и надолго: бездонная пропасть внизу и несколько сот метров отвесных скал вверху – нечего было и думать, чтобы преодолеть это на джипе. Разбирать завал в ручную пока тоже не представлялось возможным – камни размером с тенисный мяч продолжали со скрежетом и стуком проноситься мимо нас в пропасть, норовя отправить туда каждого, кто осмелится подойти слишком близко к завалу. Так и зависли мы – четверо старых друзей и проводник – тибетец Лачжу Цзири между небом и землей, между древним тибетским городом Шигацзе и еще более древним монастырем Ронпху у подножья Эвереста…

Жизнь русского человека в Китае во-многом состоит из встреч и расставаний, из проводов друзей, к которым привык, из попыток прижиться на новом месте и из бесконечной чреды воспоминаний о прошлом. Такова плата за все то, что щедрой рукой дарит нам Китай: остроту новых ощущений, фееричную культуру, доброжелательных людей вокруг и естественную веру в то, что завтра будет лучше чем вчера. Но даже среди этой череды ярких впечатлений настает особенный день — тот день, когда ты увидишь как золото играет на крышах храмов в Лхасе и Шигацзе, когда ощутишь как жалит легкие холодный воздух на высоте 5500 метров, когда услышишь затрудненное дыхание своих друзей рядом с тобой – можешь быть уверен – этот день останется с тобой навсегда.

…В начале лета 2005 года я ехал на умывальнике поезда «Дэчжоу-Пекин», уворачиваясь от плевков каких-то ушлых бабушек, которые умудрялись протиснуться до умывальника через весь наш битком набитый вагон. За нехитрым этим развлечением ночь прошла незаметно, а утром я уже обнимал в аэропорту своих друзей – вместе нам предстояла дорога почти через весь Китай на юго-запад, где в воображении нашем белели ослепительные ледники Гималаев. Мы «гнали коней», задержавшись лишь у подножия семидесятиметрового Будды в городе Лэшань. Будда выбит в скале, которая возвышается над быстрой и полноводной рекой. Легенда рассказывает, что на изгибе этой реки всегда погибали рыбацкие лодки. Один монах задался целью выточить из горы статую Будды, чтобы его благословение уберегло рыбаков от беды. На помощь ему пришли другие монахи, и хотя завершения своего начинания он не увидел, много лет спустя громадный каменный Будда направил свой взгляд поверх быстрых мутных вод реки-убийцы в вечность. И с той поры люди погибать перестали. Быть может это тысячи тонн камня легли на дно и изменили характер течения, а может быть Будда распростер над местом свою благодатную длань – существуют события в которых правду невозможно отличить от вымысла, а легенды зачастую имеют большее значение, чем установленные факты.

Самолет бешенно трясло при заходе на посадку в аэропорту Ласы, вершины гор мелькали у нас по левому и правому борту, далеко внизу хлестала землю песчаная пурга. В самом аэропорту кто-то уже лежал без сознания – грозное предостережение желающим попытать свое счастье на высоте 3700 метров над уровнем моря. Когда-то, для того чтобы попасть в этот затаенный край, нужно было преодолеть бесконечные горные перевалы, закрывающие Тибет со всех сторон, сюда приходили совсем не многие – тибетцы сами славились как лучши караванщики, связывавшие британские колонии в Юго-Восточной Азии с Китаем и Средней Азией через знаменитую Бирманскую дорогу. Более того, тибетское правительство не приветствовало появление иностранцев и те немногие представители иных государств, которые бывали здесь, в основном относились к дипломатическим миссиям.

Сегодня Тибет остается закрытым районом Китая и для визита в эти края требуется оформлять специальное разрешение. Но времена изменились, спрос рождает предложение и существует тысяча способов оформить такое разрешение через турфирмы, которые продают авиабилеты на Лхасу. Единственное разрешение, которое получить нельзя – это разрешение от палящего солнца, головокружительных высот, грохочущих камнепадов и разреженного воздуха.

Лхаса встречала небом такой пронзительной синевы, что, казалось, сам концепт «синее» в сознании изменялся при взгляде на него. На фоне этой бездонной лазури белел на холме легендарный дворец Потала. Я столько раз видел его на фотографиях, что зрелище неровных стен, грубоватой местами побелки, выщербленых ступеней привело меня в экстатическое состояние переживания реальности происходящего. А реальность (а может это были дхармы, которые формируют ее восприятие, кто знает – именно в такие моменты остро понимаешь значение сна Чжуан Чжоу) обрушивалась на нас со всех сторон: бесчисленные паломники простирались ниц, падая на привязанные к рукам и коленям дощечки – вокруг не смолкал гул молитвы, в стремительном танце вертелись молитвенные барабаны, валил дым от каких-то душных благовоний, люди шли по часовой стрелке вокруг дворца и крутили молитвенные барабаны, прикрепленные прямо к его стенам…

Когда мы выбрались из этого шаманского хоровода и глотнули пьяного, бедного кислородом голубого высокогорного воздуха, с ясного неба вдруг хлынул короткий ливень и через несколько минут нам открылось зрелище великолепной радуги, перебросившей свои лучи прямиком через дворец. На секунду показалось, что дворец, это изящная птичья клетка, подвешенная на радугу тем, кто глазами, направленными в вечность, смотрел в этот день на толпу молящихся у подножия Поталы.

У входа в харчевню нас приветствовал парад из сидячих вяленых баранов. Их ободрали и усадили на солнышке, дабы там мясо их приобрело необходимую стойкость к порче – ощущение было такое, что холодильник тибетцы уважать не привыкли и по сей день. Полагаю, что из этого самого мяса мы и получили ароматные паровые пирожки-баоцзы, запивая их огромным чаном принесенного нам соленого чая из молока и масла яка. Про чай этот следует сказать отдельно – говорят он помогает организму выдерживать нагрузку на большой высоте. Я бы назвал его отвратительным варевом – прогорклым и соленым, если бы в детстве отец несколько раз не потчевал меня чем-то подобным, рассказывая при этом о жизни моей прабабушки в Даурии, неподалеку от границы с Китаем. Вкус играет с нами странные игры – запах горячего «сливана» (так называла этот чай моя пробабушка) возродил ощущения детства и наполнял меня позитивом во время всего путешествия по Тибету, и позже, по Юннаню, где этот чай тоже в большом почете. Сама по себе тибетская кухня жизнь не переворачивает, но сказывается близость Непала и Индии, а также Юннаня и центрального Китая, кухня которых представлена в Лхасе в изобилии. Не плох и выбор гостиниц – от дорогих (4-5 звезд) отелей в китайском районе, до весьма приличных бюджетных постоялых дворов в национальном стиле вокруг Поталы.

Походных маршрутов в Тибете не счесть. Можно остановиться в Лхасе и исследовать окрестные озера, можно объехать на джипе близлежащие монастыри, можно отправиться на запад, в сторону Непала и Эвереста, а можно и еще дальше, к загадочной горе Кайлас путешествие к которой потребует немало сил и средств.

Оклиматизировавшись немного, мы сели на автобус (минуя многочисленных туристических гидов, навязывавших нам свои услуги по цене в десять раз дороже автобусного билета) и отправились в самый «тибетский» город Тибета – Шигацзе. Всю дорогу тибетцы курили, испускали великий смрад и красиво пели на много голосов, припевая: «Ласа – пам-парам-парам, Шигацзе – пам-парам-парам» и так далее. Лишь один раз за всю дорогу пение их прервалось скрежетом – перегруженный автобус зацепился пластиковым бампером за камень, отодрал бампер «с мясом» и ничтоже сумняшися покатился дальше.

Поспели мы как раз к какому-то религиозному празднику – люди из далеких краев пешком шли в Шигацзе, несли на себе детей, какие-то тюки, большие термосы с «yak butter tea». Одетые в потускневшие на солнце цветные одежды, они многоцветным ковром заполнили собой все пространство на площади перед вторым по значению дворцом Тибета – дворцом Панчен-Ламы, который лично благославлял народ в этот день. День и впрямь был благостный. Рынок кипел от наплыва народа – чего тут только не было: домотканные ковры и одежды, мясо и масло яка, медные и костяные украшения, тибетские кинжалы в серебряных ножнах и непальские ножи с очень странным лезвием и монетами на ножнах – все это продавалось каким-то единым стремительным оптом, как-будто все продавцы и покупатели одновременно задались целью сразу все продать и купить. Несмотря на все это кипение торговли, ушлые тибетские красавицы-торговки не уставали причитать: «Сегодня торговли нет никакой вообще, отдаю тебе все за бесценок, лишь бы продать». И после этой фразы заламывали цену минимум в четыре, а то и в десять раз дороже реальной. Попадались и странные товары: какой-то тибетец без возраста продавал отполированный, оправленный в вычищенную медь череп и если я хоть что-нибудь в этом смыслю, череп был явно человеческий и явно настоящий…

Из Шигацзе до Эвереста рукой подать – всего несколько сотен километров – на юге Китая я такие расстояния покрываю чуть ли не каждый рабочий день. Но здесь все было не просто. К тому времени асфальтовую дорогу к горе еще не проложили, автобус туда не ехал. Сами тибетцы добирались в те края на шикарном местном виде транспорта – молоблоке, которому пристегивалась тележка. Думаю, у калькулятора нулей не хватит, чтобы подсчитать, сколько таких вот веселых тележек ухнуло в бездонную пропасть на различных участках пути. Решили арендовать джип с водителем. Не хочу рекламировать «Тойоту», но пробираясь по дну мелководных рек или карабкаясь вверх по крутым горам, «Ленд Крузер» показал, что хвалят его не зря. «Горы чувствуют твой страх», — сказал наш водитель-проводник, загорелый молодой Лачжу Цзири. «Они его чувствуют, и наваливаются на тебя, и тогда дело плохо». Мы не боялись, все по-честному. Но когда на высоте 5200 метров, мы вышли полюбоваться видом трех восьмитысячников, вдруг куда-то исчез Кирилл. На такой высоте не побегаешь – каждый шаг дается с трудом. Искали мы Кирилла искали и нашли его в машине – лежащим на заднем сидении, слабо но бодро улыбающимся, из обморока толи уже вышедшего, то ли собирающимся в него войти. И все же это невероятное зрелище – Эверест и Лхоцзе – далеко-далеко, чуть прикрытые вуалью из облаков. «Джуфэн (Эверест) показывается только людям с чистым сердцем», — сказал Лачжу. Судя по этому высказыванию на тот момент наши сердца еще не очистились достаточно, чтобы видеть ее.

Лачжу оставил нас на растерзание погонщикам мулов, котрые взялись доставить нас к монастырю Ронпху у подножья горы. Отсюда путешествие стало напоминать кадры из «Властелина колец», где герои прорывались через горные вершины, перед тем как спуститься в подземные корридоры Мории. Пошел снег. Серые камни нависли над дорогой со всех сторон и в тряске легкие лишались того последнего кислорода, который так нужен, чтобы оставалось ясным сознание. Отсюда до вершины Эвереста не так уж и далеко. Но дорога эта – длинной в бесконечность, потому что и здесь, на высоте 5500 метров ноги переставляешь уже с трудом и хватаешь воздух как рыба, которую вышвырнуло волной на песчаный берег. Там, наверху, скорость ветра может достигать до 200 километров в час, а температура падать до минус шестидесяти – наверное подобное ощущение можно пережить если выставить голову из иллюминатора самолета на высоте 10 000 метров над землей.

Несмотря на явные признаки надвигающейся бури, мы решили в этот день испытать всю нашу удачу и забраться как можно выше. Вверх по ледниковой морене на мулах поднялись примерно до 6000 метров над уровнем моря и остановились в последней стоянке. Выше идут только экспедиции. Вокруг нас были разбросаны какие-то утлые армейские палатки с надписями типа «Последнее пристанище». Эверест заволокло пургой, холодный снег валил нам на голову и было невозможно поверить, что всего в одном дне пути отсюда цветут роскошные цветы, зеленеют альпийские луга, ярко светит теплое солнце. И вдруг я увидел чудо: огромными розово-красными лепестками из-под тяжелого камня стремился к небу великолепный нежный цветок – ни стебля, ни листвы – ничего, на что могли уйти драгоценные часы летнего роста – предельно лаконично, ясно и поразительно, как удар молнии с небес – жизнь находит разные формы для выражения, и в каждой из этих форм она по-своему совершенна.

Несмотря на увещевания наших проводников, мы решили остаться на ночь в Ронпху. Уйти отсюда сейчас, когда от Эвереста нас скрывала лишь снежная пелена бури, признать свое поражение было бы невозможно. Между тем команды из Сеула и Пекина предпочли сделать шаг назад и не подставлять себя испытаниям, которые обещала воющая пурга, спускающаяся к нам с серых небес. И испытание было. Постоялый двор в Ронпху – это не гостиница в Лхасе – дыры в деревянных стенах пришлось забивать подушками, а в постель ложиться вообще в обуви. Холодную тишину ночи прорезал вой пурги, иногда прерываемый взрывами в легких моих друзей. Мы засыпали, замедляя ритм сердца, кислорода в крови становилось меньше и меньше, и вдруг наступало мгновение, когда организм будто взрывался требованиями: «воздуха!», «воздуха!» — как у Бродского, в стихотворении «Люблю», только не от любви а от кислородного голодания. К утру буря стихла, вместе с ней утихло и бешенное сердцебиение, тяжелой плитой навалилась усталость и только первые клочки сероватого света, прорывающиеся сквозь грязное оконное стекло напомнили мне о том, что Эверест можно увидеть только на рассвете, когда облака еще на закрыли его дымкой. С невероятным трудом я оторвал свое тело, как набитый песком мешок от кровати, с трудом фокусируя зрение протолкался к выходу, по черно-бурому корридору из трескучих досок сделал шаг навстречу рассвету, утру, ледяному воздуху. Поднял глаза и обомлел. Снимайте шляпы, господа! Перед вами Эверест!

Егор Переверзев (в центре) с товарищами по путешествию

О том, как мы возвращались домой – ребята в Москву, я в провинцию Шаньдун – через горные перевалы, Шигацзе, Ласу, с юга на север пересекая все тибетское нагорье в Гаэрму, Синин, оттуда на поезде в Пекин — можно писать отдельный рассказ. Неизгладимым воспоминанием легли на душу песни монахини в нашем автобусе и небо. Такое небо, какое видел я только на Аляске, когда, казалось, стоит протянуть руку и взять звезды из ожерелья созвездий. Под таким небом хотелось говорить тихо про самое сокровенное, что есть в душе, смотреть только вверх, чтобы звезды как на фотопленке отпечатались на сердце.

Жизнь русского в Китае – это нескончаемая череда встреч и расставаний. За несколько лет я не научился воспринимать каждый день как рутину и данность. Наоборот – всякий день готовит тебе новые встречи, бросает новые вызовы и ведет к новым открытиям. Я провожал друзей в международном аэропрту Пекина. Всем нам не раз еще доведется встретиться под этим небом, чтобы снова обнять друг-друга, улыбаться, вспоминать и показывать друг другу фотоснимки тибетского неба, отпечатанные прямо на сердце…