Литературная
 СРЕДА — тогда

Ирина Одоевцева
(об авторе)

Пелеринка

(Печатается в сокращении)

Наташа надела свою пелеринку. Она была синяя на красной подкладке, с капюшоном. Совсем такие пелеринки носят карлики. Подарила пелеринку ей хозяйка отеля, в котором Наташа жила с матерью. Ее носил еще сын хозяйки, а теперь он был усатый и служил в банке. Но Наташа не верила этому. Пелеринка была от карликов... Наташа знала, что пелеринка волшебная, что она принесет ей счастье...

[После магазина, откуда она с трудом донесла до дома мешок с продуктами (хлеб, картофель и молоко)]... Наташа с сожалением сняла пелеринку, аккуратно повесила ее на гвоздь и, вздохнув, принялась убирать комнату... [Вскоре вернулась с работы мать].

- Мамочка, давай пойдем в цирк.

- Нельзя, деточка.

- Отчего?

Мама грустно улыбнулась. - Цирк для богатых.

- А мы разве бедные?

- Да, девочка, мы очень бедные.

Наташа затихла ненадолго.

[Так было почти каждый день].

- Мамочка, покажи карточки, - просила [обычно] она после обеда. И мама доставала из шкафа большую шкатулку с фотографиями. Наташа раскладывала их на столе. Это все были фотографии ее отца. Вот тут он маленький кадетик, тут верхом на лошади, а тут - в высокой шапке с саблей. Наташа поднимала голову. - А папа скоро вернется?

И мама неизменно отвечала: - Скоро, Таша. Теперь уже скоро.

Отца своего Наташа никогда не видала. Отец ее был офицером. Куда он делся, никто не знал. Но мама верила, что он эвакуировался с остатками врангелевской армии за границу. И хотя было почти невозможно верить, хотя было почти невозможно бороться с отчаянием, продолжала верить. Он здесь, во Франции, может быть, даже в Париже. Его только трудно найти. Как найдешь? Ведь адресных столов здесь нет. Она с тех пор, как приехала с Наташей в Париж, ставила два раза в месяц объявление: "Поручика НН. Или лиц, знающих о его местонахождении, разыскивает А.Н.".

Никто пока не отозвался на объявление. Но это еще ничего не значило.

Наташа потянула маму за рукав. - А когда папа вернется, мы будем ходить в цирк?

- Да, деточка. Когда папа вернется, мы хорошо заживем. Теплую шубу тебе сошьем, летом поедем к морю. Папа накупит тебе игрушек. Ты будешь счастливой девочкой, когда папа вернется.

Наташа вздохнула. - Скорей бы.

И мама ответила вздохом на Наташин вздох. - Скорей бы. Мне с каждым днем все труднее ждать.- Она вытерла глаза платком.- Как он будет нас любить, Таша!

Наташа прижалась к матери. - Не плачь, не плачь! Папа завтра вернется, завтра.

Мама улыбнулась сквозь слезы. - Ну давай ложиться, Наташенька. А то если папа завтра вернется, мы будем как сонные мухи…

[…] Наташа сонными губами поцеловала мать и закрыла сонные глаза. "Как чудно будет, когда вернется папа. Как весело будет". Она представила себе отца в высокой шапке, в расшитом золотом мундире, с саблей на боку. Ни у кого нет такого папы, как у нее. Он как принц из сказки. Он приедет на белом коне, впереди будет скакать трубач, освобождая ему дорогу, а сзади будут нести большие золотые шкатулки с падарками. - Папа,- прошептала Наташа…

Следующий день был воскресенье. Воскресенье был особенный день, не похожий на остальные. Если бы было хоть два воскресенья в неделю! В воскресенье мама просыпалась веселая и не вскакивала сразу. В воскресенье долго лежали в постели, обнявшись… вставали, и мама варила шоколад,- в будни пили чай.

После шоколада долго одевались, и это было очень весело. Если была хорошая погода, шли гулять в Булонский лес…[...]

После прогулки вернулись домой, закупив макарон к завтраку.

На потертом ковре лежало маленькое, голубое письмо, подсунутое консьержкой под дверь.

Мама быстро нагнулась. - Пневматичка. От кого?

Наташа сняла свою пелеринку и повесила ее на гвоздь. Когда она повернулась, она увидела, что из глаз мамы текут слезы и рука, держащая голубое письмо, дрожит: - Господи! Ах, Господи!- простонала мама и тяжело не то села, не то упала на пол.

Наташа бросилась к ней. - Мамочка!

Мама прижала ее к себе и всхлипнула. - Папа. Папа сегодня вернется.

- Папа вернется? - переспросила Наташа.

- Сегодня. Сегодня в восемь.

Мама вдруг громко рассмеялась и, не вытирая сдез, быстро встала. Схватила Наташу на руки и ракружилась с ней по комнате...

- Неужели папа вернется сегодня?

- Ну да, да, да. Разве ты не понимаешь?

- И сегодня уже начнется чудная жизнь. И шубка, и белые кролики, и все.

- ...Я умру от счастья. И почему, почему он написал, а не сразу пришел? Надо приготовиться, одеться, убрать здесь.

- Но ведь уже убрано, мамочка.

- Убрано для нас, но не для папы.

И она стала передвигать стулья, тереть и без того чистое зеркало над камином.

- Мамочка, ведь убрано,- снова робко вмешалась Наташа.

Но мама работала со страстью.

- А под шкафом? Там, наверное, пыль, - и она, став на колени, просунула щетку под шкаф.

- Разве папа полезет под шкаф?

Мама отряхнула юбку.- Ну вот и готово. Теперь оботри ножки кровати и накрой чистую скатерть на стол. А я побегу за покупками. Так, сто двадцать франков до конца месяца. Но теперь уже не надо считать гроши.

Наташа осталась одна в комнате. Она на носках подошла к висевшей на гвоздике синей пелеринке, погладила ее и поцеловала в капюшон.

- Спасибо тебе, спасибо. Я знала, что ты принесешь мне счастье. Только я не думала, что так много, что ты папу принесешь. Спасибо тебе. И карликам спасибо..

Мама вбежала, нагруженная пакетами... Наташа смотрела на розовую ветчину, на сардинки, на блестящую черную икру. Такой стол она видела только на пасху... В суете, от волнения позабыли позавтракать, и Наташа была голодна. - Мамочка, можно мне взять сардинку?

Мама даже подпрыгнула на месте. - Что ты? Это для папы.

Наташа облизала губы.

- А потом дадут?

- Ну конечно, с папой будешь кушать. А теперь давай одеваться. Уже семь часов...

[Мама лихорадочно перебирала гардероб]...

- Нет, это не годится, выцвело и пятно впереди. Это слишком широко, и локти порвались,- говорила мама, чуть не плача, бросая свои бедные тряпки на пол. Что надеть? Что? Может быть, розовое?

Из большого выреза трогательно и жалко выглядывали худые плечи, худые руки обдергивали пышные оборки.

- Да, так красиво. Ничего, что бальное. Ничего, что не модное. Он не заметит. Теперь давай тебя нарядим.

Она достала Наташино летнее платьице и короткие чулки. - Вот так ты, как куколка будешь. Папа ахнет, когда увидит, какая у него красивая дочка.

Может быть, папа и ахнет, но пока Наташе было холодно с голыми коленками и она жалась к калориферу. Мама суетилась, шурша широкой шелковой юбкой...

- Войдите, - крикнула мама по-французски.

Наташа еще сильнее прижалась к калориферу. Сечас грянут трубы, вбегут пажи и папа въедет в комнату на белом коне.

Дверь отворилась, и в комнату, вместо трубачей, пажей и белого коня, вошел обыкновенный, высокий, слегка лысеющий человек. Плечи его сутулились. На нем был серый костюм и полосатый галстук. Он держал серую шляпу в руках. Кто же это такой?

- Володя, - мама как-то неестественно метнулась и упала ему на грудь. Он осторожно и неловко подхватил ее. - Володя! - Мама выпрямилась и смотрела на него сияющими шлазами.

Неужели это папа? А где же пажи, трубачи, мундиры и звезды.

- Наконец, наконец, - быстро говорила мама. - Я знала, что ты жив. Ну рассказывай, рассказывай скорее.

Но он молчал.

- Володя, наконец, - бессвязно повторяла она. - Как мы будем счастливы! Ах, Володя! Я знала, я ждала. Но что же ты молчишь.

Ее голос задрожал. - Отчего, - начала она, и вдруг быстро обернулась, взяла Наташу за руку и подвела ее к нему.

- Это твоя дочка. Поцелуй папу, Таша.

Он нагнулся и поцеловал ее в щеку холодными губами.

- Здравствуй, Дашенька,- сказал он, не разобрав ее имени.

- Посмотри, Володя, как она похожа на тебя.

Он покачал головой.

- Нет, она вся в тебя. Это и лучше. Она будет такая же красивая, как ты была,- он спохватился,- как ты,- поправился он и покраснел.

Она тоже покраснела.

- Разве я так подурнела?

- Нет, нет. Что ты. Только ты очень похудела. Но ведь это модно теперь. И эта новая прическа. Но ты все такая же красивая.

- Как мы будем счастливы втроем, - снова заговорила мама. - Но ты садись, садись, Володя. Рассказывай, ну рассказывай же!

Он неловко сел в кресло, протянув длинные ноги к окну.

- Можно курить? - спросил он.

Она рассмеялась.

- Ну конечно, Володя. Чего ты спрашиваешь, будто ты в гостях. Ведь ты дома. Только пепельницы нет, возьми блюдечко пока, а завтра купим. Ну, рассказывай.

Он поежился.

- Что же рассказывать? Я вчера только прочел твое объявление. Я почти не читаю русских газет. Я служу инженером на заводе около Бордо.

- Около Бордо? Значит, нам придется переехать к тебе.

Он не ответил, будто не слышал ее вопроса.

- Я уже пять лет здесь. Место очень хорошее. Ну, а ты?

- Что же я. Мне очень тяжело было. Но я ждала. Я знала, что найду тебя, что мы еще будем счастливы.

- Да, да, конечно. - Он замолчал и зажег новую папиросу.

- Аня, - вдруг тихо заговорил он. - Аня, ты не знаешь. Я должен признаться, Аня, я женился.

- Женился, - еле слышно повторила она. - Ты женился.

- Да, на дочери владельца завода. Я не герой, Аня. Пойми, я слишком много мучился. Я больше не мог. Я хотел покоя. Я думал, что никогда не увижу тебя, что ты погибла в России. У меня трехлетний сын. Я не могу уйти, бросить все.

Она встала. Руки ее дрожали.

- Никто не говорит, чтобы ты бросал. Раз ты забыл, раз ты женился...

Он тоже встал.

- Нет, ты пойми меня, Аня. Я любил тебя. Я мучился. Но ведь надо жить. А теперь я привык. Я не могу бросить, уйти, снова стать нищим.- Он запнулся. - Ты можешь мне сделать страшные неприятности, если донесешь, что я двоеженец. Меня сошлют на каторгу.

Лицо ее стало совсем бледным, губы задрожали.

- Ты не бойся. Я не донесу.

Он вздохнул.

- Я всегда знал, что ты ангел. Вам теперь будет легче житься. Вам надо переехать отсюда.

Он вдруг стал очень разговорчив.

- Дорочка такая бледная. Какая скверная комната. И питаетесь вы, наверное, плохо, теперь все это изменится. Дорочку надо свезти на юг.

Мама ничего не ответила. Она, отвернувшись, пристально смотрела на темное парижское небо.

- Дорочке надо давать рыбий жир. Это очень помогает. На юге Дорочка быстро поправится.

Она медленно повернула голову.

- О ком ты говоришь? - будто рассеянно спросила она. - Кто это Дорочка?

Он растерялся.

- Но разве ее зовут не Дарьей?

Мама пожала плечами.

- Дарьей? Ее зовут Наталией в честь твоей матери.

- Наталией? Как же мне показалось.

Он пристально взглянул на нее.

- Ты куда-нибудь собираешься? Я не мешаю?

- Нет. Я никуда не иду.

- Но ты так одета?

Губы ее задрожали. Она вдруг поняла какой у нее смешной и жалкий вид в старом бальном платье среди этой бедной комнаты.

- Это так. Не обращай внимания. Может быть, ты закусишь?

Она показала дрожащей рукой на стол.

- Нет, спасибо. Я уже пообедал.

Она снова отвернулась к окну.

- А ты? - спросил он вдруг. - Как ты жила все это время?

- Я служу продавщицей.

- Нет, я не об этом. Ты никого не встретила за все эти годы. У тебя нет никакой любви, никакой привязанности?

Она подняла голову.

- Я ждала тебя, - и прибавила, разведя руками,- и вот дождалась.

Веки ее замигали.

- Ты лучше иди, Володя. Я не сержусь, но мне тяжело. Потом придешь или напишешь.

Он встал.

- Да, мне лучше идти. Насчет денег можешь быть спокойна. Мой нотариус, мосье Броше...

- Да, да. Хорошо, иди.

Он взял шляпу.

- Позволь мне поцеловать твою руку.

Она протянула руку.

- Иди-же, - простонала она.

- Иду, иду. - Он нагнулся к Наташе.

Но мама быстро прижала Наташу к себе.

- Не смей ее трогать! - крикнула она.

Он поднял плечи, будто его ударили, и вышел в коридор. Двери за ним закрылись.

- Мамочка, что же это? - растерянно прошептала Наташа. - Я думала не так.

- И я думала не так, - повторила мама и вдруг, зажимая рот платком, упала на кровать и закрылась головой в подушку.

Наташа испуганно смотрела на нее.

- Мамочка, мамочка!

Но мама не ответила. Она лежала тихо, и рука ее тяжело свисала с постели.

- Мама, - еще раз повала Наташа.

Ответа не было. Совсем было тихо, будто Наташа одна в комнате. Она взглянула на сардинки, на ветчину. Но есть больше не хотелось.

Она подошла к своей синей пелеринке, висевшей на стене и сорвала ее с гвоздя. Тогда Наташа подняла ногу и стала топтать ее.

- Вот тебе! Вот тебе! И карликам! И карликам!

И, прижавшись головой к стене, громко заплакала.

Ирина Одоевцева.
Печатается по изданию:
Слово. № 383. 8 марта 1930 года. - С. 4;
Слово. № 384. 9 марта 1930 года. - С. 8.