Русский клуб в Шанхае

Часть 1. 

Как и Россия, — Китай, по преимуществу, страна деревенская. Небольшие городки внутри Китая чаще всего представляют собою не что иное, как две или три деревни, соединенные вместе.

Конечно, и в Китае, несмотря на его 450.000.000 толщу населения, скученность и перенаселенность, есть немало пустырей, но когда вы передвигаетесь по шоссейным дорогам, следуете в поезде или плывете по реке, вашим глазам предстают бесконечные просторы тщательно возделанной земли.

Ровными, словно по линейке вымеренными, параллельными рядами тянутся пашни, которые сменяются огородами, злаки произрастают даже на склонах гор, во всем и всюду видна кропотливая работа человека, и вам кажется, что Китай представляет собой сплошную пашню, что это рай для земледельца и что, во всяком случае, китайский крестьянин самый трудолюбивый на земле.

Земледельческая культура Китая действительно древняя, и Китай деревенский это действительно подлинный Китай. На протяжении столетий, нет, тысяч лет, китайский крестьянин опытным путем достиг того, что европейскому крестьянину дала наука; и традиции китайского народа, подлинный лик нации сохраняет, конечно, деревня, а не город.

Если, как мы отмечали выше, современный нам прогресс за последние 30-40 лет значительно изменил, модернизировал физиономию китайских городов, особенно портовых, то в отношении деревенского Китая показания С. Георгиевского, писавшего в восьмидесятых годах [XIX в.] свою книгу, почти полностью совпадают с трудом молодых китайских ученых I.K.Лян и Л.К.Дао, которые совместно выпустили на английском языке книжку: “Village and Town Life in China”.

В отличие от модернизированного города, где основы семейственного уклада начинают все явственнее подтачиваться, в Китае деревенском, иными словами, подлинном и необъятном Китае, семья все еще, как и прежде, на протяжении веков, остается центром, вокруг которого вертится все – жизнь живых ее членов, культ умерших, земледелие, немудреная торговля, густой, своеобразный быт, празднества, обряды, радости, горе, благополучие, нищета, вся, словом, социальная и хозяйственная, структура класса самого многочисленного, самого крепкого, самого основного для Срединного государства – китайского крестьянина.

Деревня в Китае, как при императорах, так и в нынешний республиканский период, всегда была по-своему автономна, любила и отстаивала свою независимость.

Чиновники ли прежних богдыханских префектур, или нынешние представители гоминдановского режима, хотя они и наделены по букве закона неисчислимыми полномочиями, от сбора налогов и вынесения судебных приговоров, до регулирования цен на рынке и чуть ли даже не до провозглашения погоды, но, фактически, все ограничивается сбором, часто выколачиванием налогов, ибо очень часто не чиновник, а семья выносит судебное решение в отношении того или иного нарушителя норм обычного права, хотя и неписанного, но строго блюдимого крестьянством своего закона.

Деревня сама регулирует свою торговую деятельность, охраняет промышленное производство, если таковое имеется, входит в контакт с соседними деревнями и близлежащими городами, как на почве взаимных хозяйственных интересов, так и в целях самообороны.

Деревня сама чинит дороги, в которых она нуждается, строит мосты, если в них заинтересована, устраивает ярмарки-базары, поддерживает религиозный культ почитания предков, содержит школу, имея внутри себя немало частных, почти всегда добровольных, ассоциаций, которые и руководят жизнью деревни, очень часто представляющей собой, в сущности, одну, сильно разросшуюся, семью, на что указывает часто название деревни, по фамилии основателя рода.

Китайцы не любят постороннего вмешательства в их внутреннюю жизнь, и, будучи органически склонны к самоуправлению, выработали тот строй связи деревни с городом и государством, который скорее напоминает отношения британских доминионов с короной, чем отношения внутри централизованного государства, хотя — бы и с широкими правами для органов местных самоуправлений.

В деревне до сих пор все остается, как было прежде, за исключением, конечно, тех районов, где владычествует или владычествовала власть китайских «советов» и где значит свирепствовала в той или иной форме классовая борьба, уничтожение деревенского «кулачества», проводился красный передел земель и т.д.

Каждая семья это, прежде всего, независимая социальная единица, где ех-officio власть принадлежит отцу, авторитет которого среди членов семьи, живущих вместе, непререкаем, но где фактически центром домашней жизни является мать.

Именно мать решает, когда ребенок должен начать ходить в школу, мать находит для сыновей невесту, мать дает согласие на замужество дочерей и, конечно, на ней лежит не только наблюдение за домашним хозяйством, но и за соблюдением всей обрядовой стороны уклада.

Книга семейных законов: «Цзя» может быть как таковая и недоступной для непосредственного ознакомления неграмотной матери, правящей делами семьи, но мать, и неграмотная, знает на память все церемониальные обряды: как справляется свадьба, как совершаются похороны, какие почести надо оказывать тем или иным членам семьи, иногда столь многочисленной, что, повторяем, вся деревня состоит из дальних родственников.

Книга современных китайских исследователей г.г. Лян и Дао решительно опровергает распространенное на Западе представление о том, что положение женщины в современной китайской семье незавидно.

Даже, в деревне, которая живет традициями далекого прошлого, мать семейства находится на одном положении с отцом, и, в случае смерти матери, члены осиротевшей семьи носят тот — же самый траур, какой полагается носить по отцу. Прежде, действительно, когда девушка выходила замуж, она обязывалась оказывать меньше почтения своим родителям, чем родителям мужа, и книга правил «Ли-цзы» предписывала, чтобы замужняя дочь носила траур второй степени по своим родным и первой степени по родным мужа, но, в наше время, эти правила утеряли свою повелительную силу.

В деревне до сих пор строго блюдется древний обычай недопустимости прекращения рода, так как деревня по сей день хранит священную веру в культ предков, который повелевает, чтобы душа покойного ублажалась поклонением прямых наследников.

Пусть тело вечно спит, душа все-таки живет при теле, как сознательное и самостоятельное существо.

Удовлетворение потребностей души усопшего естественно ложится на того, кто к усопшему, при жизни его, был всего ближе – говорит Георгиевский.

Так как душа не прекращает своего посмертного существования и вечно требует удовлетворения своих потребностей, то отсюда является необходимость, чтобы цепь лиц, преемственно приносящих душе жертвы, не прерывалась.

Усопшему отцу должен приносить жертвы его старший сын, и этот последний обязан оставить по себе также сына, как жертвоприносителя своему отцу и всем восходящим членам фамилии. Неугасаемость рода по прямой нисходящей линии гарантировала, таким образом, посмертное благоденствие усопших предков. Между ними и их живущими на земле потомками существует взаимно-обязательные отношения: живые должны удовлетворять усопших, чтобы не лишить их посмертного благоденствия, и тем самым не навлечь на себя их кару. Усопшие же, за приносимые жертвы, обязаны ниспосылать потомкам свое благословение и оберегать их счастье.

Из сказанного ясно, почему если в семье нет мальчика, то берется приемыш, причем по обычаям одних деревень приемыш должен принадлежать к тому же самому роду, а, по обычаям других деревень, для усыновления могут браться дети со стороны.

По китайскому обычному праву собственность семьи, движимая и недвижимая, принадлежит отцу, а, по его смерти, она переходит к старшему сыну. Если же семья распадается, прекращает свое существование, то все имущество семьи делится поровну между сыновьями.

Этим, главным образом, и объясняется, что зажиточные семьи в китайской деревне почти всегда в меньшинстве.

Говоря о китайской деревне, нельзя обойти молчанием храма предков, места, в котором не только почитаются души усопших, но и справляются обряды и церемонии округи, а также почти всегда по соседству с общим храмом, располагается базар.

Храм предков должен быть общий, но каждой семье не возбраняется иметь дополнительно свой собственный небольшой алтарь, для ублажения памяти более близких родственников.

Храм предков становится обычно на восток, и может быть трехзвенным или однозвенным, в зависимости от материального состояния деревни. Храм, устраиваемый на возвышении, представляет собою обыкновенную комнату с двумя, обращенными на юг, дверями. От дверей спускаются две лестницы, восточная и западная, на небольшой дворик, обнесенный оградою. В этой ограде, прямо против храма, воздвигаются главные входные ворота. Около храма, на восток от него, имеется помещение, в котором хранятся жертвенные сосуды, одеяния и вообще все те предметы, которые потребны при жертвоприношениях.

Вся принадлежащая храму территория отделяется от соседствующих жилищ четырехугольной стеной, с обыкновенными входными воротами.

Внутри храма, у северной стены, помещается длинный стол, на котором располагаются шкафы с табличками, чжу. Перед этим столом другой стол или четыре отдельных стола, на которые во время жертвоприношения ставят кушанья, предлагаемые в жертву духам. Посреди храма помещается возвышенный квадратный стол, крытый чаще всего красными, шитыми золотом или из парчи, покровами и на него ставятся курильницы и свечи.

Таблички предков располагаются в таком порядке: сперва покойного отца и матери, потом деда и бабки, прадеда и прабабки, ещё дальше прапрадеда и прабабки и его покойной супруги.

Таблички имеют не только спиритуалистическое, но и прямое практическое значение, потому, что наследственности старозаветный Китай придавал большое значение. Так, например, при помолвке должен был выполняться и сейчас выполняется в семьях, живущих традициями прошлого, “сянь-дай” доклад о родных до третьего поколения. Перед тем, как объявить помолвку, каждая сторона посылает секретных агентов разузнать о “сянь-дай” с другой стороны, если он еще не известен.

Домашний храм имел и имеет священное значение в глазах китайцев. Что принадлежит храму, того нельзя ни продать, ни употребить для нужд семейства. В прежнее время, когда на деревне случался пожар или ей угрожал налет разбойников, семья должна была прежде всего спасать не свое имущество, а храмовое, и главным образом таблички с именами усопших родителей и предков.

Хотя с годами, в современной нам китайской деревне храм мало по малу начинает терять свое властное религиозное значение, хотя ежегодные празднества в честь божества, которому посвящены храмы, все больше вырождаются в гражданские праздники и рядом с храмом горят вечерами веселые фонарики и идет торг на ярмарке, но все-таки и по сей день деревенский храм остается центром не только религиозной, но и общественной жизни. Отсюда исходят сношения с другими деревнями и центральными властями, здесь улаживаются недоразумения и улаживаются ссоры. Возглавляющие храм деревенские старшины признаются центральной властью, как наделенные доверием крестьян авторитетные представители деревни и хотя правящая партия Гоминдан, реализуя советские образцы борьбы с религией, как «опиум для народа», прилагает все усилия к тому, чтобы отделить религиозные функции храмов от социальных, и, тем более, административных, все-таки в деревнях, не тронутых коммунизмом, храм продолжает играть весьма важную роль.

До самого последнего времени выборные старейшины храма ведали и самообороной деревни, привлекая по одному человеку от каждой избы, для поддержания общественного порядка, причем в случаях крайней необходимости, когда к деревне приближаются разбойники – хунхузы, храм давал средства для самозащиты всем членам деревенской общины мужского пола начиная от 16-ти летнего возраста.

Храм в лице выборных до самого последнего времени заботился в деревнях и насчет образования ребят, особенно начального, бесплатно лечил и ухаживал за больными, содержал на свои средства хроников, играл большую роль в экономике деревни, так как помимо земельных наделов, располагал рядом других источников дохода.

Базар по соседству с деревенским храмом, помещаясь на земле храма, приносит храму доход, взимаемый со всех торговцев из посторонних деревень. Стекающиеся для выполнения треб с округи к храму верующие, оставляют свои пожертвования, кроме того и самый храм может быть сдан в аренду на год, тому, кто даст большую сумму, как арендную плату за эксплуатирование храма. Если к этому добавить, что каждый деревенский храм, равно как и кумирни отдельных семей, располагают собственными земельными наделами, которые могут быть арендуемы безземельными крестьянами, то понятно, что в наиболее многочисленных и богатых приходах с зажиточным населением храмы могут собирать довольно большие средства, часть которых идет на филантропические и просветительные нужды.

В административном отношении деревня (в Шаньси другой порядок) делится на ряд районов, от шести до двенадцати, более или менее одинаковых размеров, соответственно размерам земли, которой деревня располагает и количеству населения деревни. В среднем, китайская деревня имеет от 200 до 500 душ, причем каждый район управляется выборными, в количестве от двух до трех человек. Каждый глава семейства несет обязанности, налагаемые на него деревенским обществом. В деревне есть и почетные старики, которых все знают и к которым обращаются за советом. С их мнениями считаются не только сами крестьяне, но и власти. В прежнее время совет старейшин деревни почитался, в особенности при императорском режиме, высшим авторитетом деревни. Нынешнее правительство усиленно хлопочет над тем, чтобы перестроить социальную структуру китайской деревни, на основах однотипного самоуправления; проектов создано немало, опубликовано положение о сельскохозяйственных союзах, но деревенская стихия в основе своей консервативна, держится за раз установленный порядок и трудно воспринимает и усваивает новшества гоминдановских чиновников, пусть проникнутых лучшими намерениями, но часто лишь повехностно и книжно, по интеллигентски, знакомых с вековым укладом китайской деревни.

Хотя советская литература о Китае усиленно напирает на существование в китайской деревне осознавшего себя класса помещиков-землевладельцев, «джентри», и на наличие в деревне кулаков-эксплуататоров, но наши наблюдения говорят скорее о том, что типичным, во всяком случае, наиболее численным кадром деревенских жителей, на всем пространстве Китая, является класс хуторян тружеников, страдающих от скученности, от малоземелья, от засух и наводнений больше, чем от помещиков-землевладельцев.

Отец-крестьянин, как правило, является землепашцем, сыновья следуют его примеру. Если у главы семьи своей земли нет, он возделывает землю деревенского храма или надел алтаря своих предков или берет в аренду землю от частного собственника, такого же крестьянина, чаще всего, лишь побогаче, может быть кулака, но не представителя джентри в европейском смысле.

Мать, дочери и невестки исполняют, все вместе, работы по домашнему хозяйству, стирают, обшивают, ходят за скотом, работают в огородах, занимаются рукоделием, часто на продажу, а, в случаях крайней бедности, идут в город, в прислуги или поступают на фабрики и заводы. Заработок всех членов семьи, живущих вместе, поступает матери, каждый член деревенской семьи живет не только и не столько для себя, сколько для семьи, но, несмотря на эту патриархальную зависимость, все члены семьи почитаются в китайской деревне равноправными, обязанности каждого младшего члена семейства к старшим строго регламентированы, но во всем остальном личная свобода сохраняется.

Характерной особенностью китайского уголовного законодательства является институт семейной ответственности, который, хотя и подтвержден новым законом, но все еще существует, теперь уже больше в силу обычая, а не судебной санкции.

Семья ответственна за преступление каждого отдельного своего члена. Размеры ответственности различаются по видам преступлений. В серьезных случаях, как, например, измена, преступление одного члена может повлечь за собою крупное наказание, падающее на всю семью, независимо от пола и возраста.

Надо ли говорить, что до сих пор китайская деревня живет суевериями и подвержена власти всяческих слухов, иногда самых невероятных. Когда развернулись военные действия японцев на севере Китая, а, потом, перекинулись в феврале 1932 г. в Шанхай, по деревням то и дело распространялась тревожная весть, что японские агенты отравляют воду в колодцах.

При засухе или длительных дождях, грозящих наводнением, деревня всегда, и по сей день, прибегает к ритуалам умилостивления божеств, ведающих небесами, описание которых значительно увеличило бы эту и без того обширную главу.

Но общий, внешний вид китайской деревни чрезвычайно привлекателен. Достаточно выбраться на пять, на десять верст от города, даже от таких крупнейших центров, как Шанхай или Пекин, чтобы тотчас же почувствовать себя в обстановке и атмосфере векового, нетронутого современностью, Китая.

Современность почти не наложила здесь своего отпечатка: те же двухколесные арбы, причем колеса тяжести и прочности необычайной, крест на крест, заклепанными густо гвоздями с широкими шляпками, арбы, удивительно напоминающие колымаги монгольских завоевателей.

Дороги, за исключением тех, которые проложены за последние десяток лет для нужд автомобилизма, это тоже деревня вековечного Китая: на столбовых дорогах ведут, среди деревенского убожества, мраморный мост с ажурным переплетом или, наоборот, вместо моста, для того, чтобы укрепить трясину, низкие места устланы квадратными плитами, как паркет, одна к другой, по которым, так и чувствуется, что сотнями лет двигались люди и караваны, шлифуя гранит.

Деревенские постройки неказисты, чаще всего это мазанки, улицы узки, мазанки закоптелы, тут — же в уличной пыли, на солнцепеке, или под тенью раскидистых платанов, копошатся голые или полуголые ребятишки, вместе с людьми и скот, едят все, пока тепло, на улице, пруды и запруды в зелени водных трав и зыбучей тине, которая кишит разными видами особых желудочных паразитов.

И, все-таки, вопреки всему, над деревенским Китаем царит такой покой и на его просторах разбросано столько волнующих красот, что напряженные нервы городского путешественника сразу успокаиваются и на душу ему сходит благостный покой.

Становится понятным, чем и как жила именно здесь возвышенная душа Конфуция и его последователей, который был не только философом и законодателем, но и тонким эстетом, умевшим ценить жизнь и смаковавшим ею во всех ее проявлениях:

— В богатстве и бедности, при дворе и в хижине селянина, в пышности княжеских церемоний и в тишине возделанных трудом полей, над которыми опрокинуто бирюзовой чашей небо солнечного Китая.