Русский клуб в Шанхае

Китайский исследователь Александр Чжичэн Ван ((Оригинальный вариант статьи. В сокращенном виде статья была опубликована под названием «Ван Чжичэн – исследователь истории русской эмиграции» в журнале «Проблемы Дальнего Востока», № 6, 2001. Сс. 132–136.)) — руководитель секции по изучению истории русских эмигрантов при «Русском клубе в Шанхае» ((Клуб создан в Шанхае в декабре 1998 г., в 2001 появилась электронная газета Клуба в сети Internet.)), член Общественного совета Клуба, известный китайский ученый-русист, заведующий Отделом России, и руководитель Центра славяноведения Института Европы и Азии Шанхайской Академии общественных наук, член Ученого совета ИЕА ШАОН, Советник и Почетный член Музея русской культуры в г. Сан-Франциско, США.

Разговор с этим неординарным человеком, ученым с мировым именем, был продолжительным и очень интересным, наверное, еще и потому, что держится он очень просто, в нем нет ни капли самодовольства и надменности. Он прекрасно говорит по-русски, владеет английским языком, читает по-французски. Интеллект его обширен и он щедро и ненавязчиво делится своими знаниями с собеседником. За его плечами богатый жизненный опыт и долгие годы кропотливого труда по сбору и обработке архивов русской эмиграции в Шанхае, Сан-Франциско, Харбине.

Окончив Шанхайский институт иностранных языков, он после небольшого перерыва, с самого момента создания начал работать в Институте исследования Советского Союза и стран Восточной Европы (ныне — Институт Европы и Азии) в г. Шанхае и трудится в нем до сих пор. Он занимается обширным кругом проблем, касающихся российской, еврейской, португальской и других эмиграций в Китае, историей Русской духовной миссии, славяноведением, международными отношениями на Дальнем Востоке. Но, пожалуй, самый большой вклад сделан им в области истории русской эмиграции в Шанхае. По этой теме им опубликованы ряд серьезных обширных статей и книга, которую с полным правом можно назвать энциклопедией, «История русской эмиграции в Шанхае» ((Среди многочисленных научных публикаций Ван Чжичэна см.: История русской эмиграции в Шанхае (на кит. яз.). – Шанхай, 1993. – 831 с.; Англо–Китайский словарь для редакторов и издателей. – Шанхай, 1990, 1995.– 636 с.; Русские эмигранты и Великая Отечественная война. – Шанхай, 1995; Португальцы в Шанхае (на англ. яз.). – Аомынь (Макао), 1999. – Сс. 155 и др.)).

Эта монография на китайском языке включает в себя 27 глав (831 стр. текста) и уникальные по своему научному значению примечания на 3-х языках — русском, китайском, английском. Большой удачей автора является воспроизведение всех имен исторических деятелей и названий различных объектов и организаций на русском и английском языках. Это значительно облегчает труд переводчиков и исследователей данной темы и расширяет круг читателей книги. Ван Чжичэн работал над этой книгой 10 лет, проведя поистине титанический труд: помимо архивных материалов, ему пришлось прочесть и обработать периодику 20-40-х гг. на русском, китайском и английском языках. Только чтение русских периодических изданий — «Слово», «Шанхайская Заря» (многостраничные ежедневные газеты (8-26 стр.), которые издавались в Шанхае с 1925 по 1947 гг.) — потребовало большого терпения, хорошего здоровья и усидчивости.

Свои исследования ученый проводил не только в Китае, но и в СССР (1990), России (1997) и США. Так, в 1992-1993 гг. Ван Чжичэн стажировался в Стэнфордском университете США, в Калифорнии. Это, как известно, один из облюбованных русскими эмигрантами штатов, куда они переселились сразу после отъезда из Китая. В 1998 г. китайский исследователь Ван Чжичэн прошел также стажировку в американском университете штата Юта. В 1995 г. по приглашению университета Макао (бывшая португальская колония) обрабатывал материалы по истории португальской колонии в Шанхае, после чего вышла небольшая книга на английском языке (155 с.).

Все это, как говорится, «этапы большого пути», официальные достижения и итоги исследовательской работы ученого. Но обычно нам хочется узнать больше — каков человек сам по себе, каковы его взгляды на жизнь, что он думает о своих исследованиях и тех людях, чью историю он писал. По китайской традиции, чтобы понять мировоззрение человека, очень важно знать, кем были его предки, в какой обстановке он жил и воспитывался, что сформировало его взгляды на жизнь. Ван Чжичэн охотно поделился с нами своими семейными «секретами» и в разговоре не раз выказывал неординарное отношение к разным явлениям жизни из китайской, российской и иностранной истории.

Его предки когда-то очень давно поселились в уезде И Сянь провинции Аньхой у подножия знаменитой китайской горы Хуаншань. Они жили в селе Хонцунь, насчитывающем сегодня уже 9 веков существования (возникло еще при Южно-Сунской династии). Сейчас это село по решению ЮНЕСКО отнесено к объектам большого мирового художественного значения.

Семья Вана — одна из древнейших семей в Китае, по письменным источникам восходит корнями к временам Конфуция, эпохе Восточная Чжоу (ок. 2500 лет назад). Тогда на территории современной провинции Шаньдун образовалось княжество Лу, и второй сын великого князя Инь Чуань Хоу, не имея права на княжество, получил в свое распоряжение небольшой удел-город Фэнди, который он назвал г. Ван (Wang). Именно от этого названия и произошла семейная фамилия Ван. Через несколько столетий ситуация в провинции Шаньдун ухудшилась, и предки, долго искавшие новое место, переселились на юг. В 1131 г. они обосновались в уезде И Сянь у горы Хуаншань.

Это было сказочное по красоте место, вокруг высились горы, а в центре их находилась прекрасная долина с рекой и озером. Долина была отгорожена горами от внешнего мира, и попасть в нее можно было только через узкий арочный вход. Благодаря удачному расположению (это был замкнутый мир, защищенный от угрозы внезапного вторжения) семья быстро росла. Предки Вана прожили там около 9 веков. Это село — Хонцунь — ныне очень популярно у туристов. Во время второй мировой войны японцы не смогли занять это место (горные дороги, нет удобных подъездов), поэтому и сейчас все уникальные особенности этого прелестного уголка провинции Аньхой сохранились в первозданном виде.

Много известных людей вышло из этого уезда. Например, Ван Дасе, премьер-министр Бэйцянского правительства, а также брат бабушки Ван Чжичэна, министр по аграрным и коммерческим делам Пекинского правительства Цзинь Банпин ((中国人名大词典，历史人物卷，上海，1990. – Pp. 295, 393.)).

Однако в связи с быстрым ростом населения земли стало не хватать, большинство выходцев из Хонцуня селились в других местах: в ближайших провинциях Аньхой и Цзянсу. Обычно женщины, дети, коммерсанты и люди ученых профессий продолжали жить в селе, а мужчины обрабатывали землю или искали заработок в других местах.

Дед Ван Чжичэна, Ван Ичжоу (Wang Yizhou) был мелким торговцем, работал в городках провинции Хубэй, в основном, в г. Ухань. Его сын, Ван Тижань (Wang Tiran) родился в г. Ханчжоу, учился там в первой провинциальной средней школе, которая была весьма известной и престижной. В частности, в этой же школе учился в 1910-е гг. и знаменитый китайский поэт Сюй Чжимо (Xu Zhimo). В то время директором этой школы был просвещенный и богатый человек Цзян Луцин (Jiang Luqing), который сразу отметил любознательность и способности мальчика Вана. Когда Вану было 14 лет, он сочинил и даже опубликовал сказку — чудесную и поэтичную. Директор, видя таланты и перспективное будущее ученика, решил выдать за него свою дочь. Свадьба их состоялась в Ханчжоу. Эта пара — родители Ван Чжичэна.

В Ханчжоу тогда было три известных семьи, которые жили в одном переулке и поддерживали друг с другом хорошие отношения. Первая семья — Чжан, была влиятельной и зажиточной. Так, один из Чжанов стал генералом Сычуаньской провинциальной армии, а его дочь вышла замуж за известного в Китае военного теоретика Чжан Бэйли — учителя будущего диктатора Чан Кайши. Вторая семья (семья матери Ван Чжичэна) — Тян, также принадлежала к городской элите. Они очень гордились своим состоятельным родственником, большим чиновником в Пекинском правительстве (он был главным секретарем премьер-министра последней цинской династии, чиновником 2 класса). Третья семья принадлежала к интеллигенции. Самым знаменитым ее представителем был Чжан Сюэшэн, известный на весь мир физик. Он был женат на дочери вышеупомянутого Чжан Бэйли.

Все три семьи жили дружно, можно сказать, одной семьей, а мать матери Ван Чжичэна (его бабушка), самая мудрая и уважаемая, почиталась как «вторая мать» для всех трех семей. Такие тесные полусоседские, полуродственные связи в Китае называют «сухим» (т. е. названым, некровным) родством.

После свадьбы родители Ван Чжичэна переехали жить в Шанхай. Способный и хорошо образованный отец семейства стал профессором западной литературы шанхайского университета (он свободно владел английским языком). Позднее он стал редактором шанхайского издательства, а в середине 1930-х гг. — заведующим отделом редакции китайской вечерней газеты «Да Ваньбао» (China Evening News), а впоследствии — вплоть до 1949 г. — главным редактором этой самой большой вечерней газеты в Китае.

В 1940 г. в семье родился маленький Ван Чжичэн. Отец одновременно с редакторской работой занимался творчеством, составлял сборники статей и делал переводы английских романов на китайский язык. Семья жила хорошо. «Именно потому, что отец находился на ответственной работе, — говорит Ван Чжичэн, — я был по сравнению со своими сверстниками более информированным, более начитанным, знал значительно больше, чем они».

Семья из-за общественного положения отца вела светскую жизнь. Часто выезжали в общество, встречались с деятелями разного ранга, общались и дружили с иностранцами. С переездом во Французскую концессию жили рядом с Авеню Жоффр (Avenue Joffre). Ван Чжичэн с детства видел много иностранцев — русских, англичан, французов и американцев, живших по соседству, или вхожих в дом. Они были связаны с отцом по работе. Тогда же, еще в детстве, маленький Ван задавался вопросом: почему здесь столько иностранцев, что они здесь делают, чего хотят? Но разобраться в этом было сложно даже взрослым.

Так продолжалось до конца 1940-х годов. После Освобождения Китая в 1949 г. газету отца закрыли как «ненародную», «гоминьдановскую». Незадолго до этих событий отец продал большой дом, и семья переехала в более скромную квартиру. Ему предложили место в отделе по вопросам культуры при Муниципальном бюро. Поначалу он колебался, т. к. плохо знал, что это за работа, сможет ли он ее делать. Но потом (решив, что «лучше такая работа, чем тюрьма») отец согласился. Он отвечал за сохранение и реставрацию исторических и культурных памятников Шанхая — пагоды монастыря Лунхуа, знаменитый буддийский храм Тинансы, пользующегося мировой славой садово-паркового ансамбля Юйюань и др.

К этому времени Ван Чжичэн закончил начальную и учился в средней шанхайской школе. Это была бывшая американская школа (former «Grace» School) во французской концессии, которая в 1949 г. стала обычной муниципальной школой.

По вечерам отец Ван Чжичэна занимался, видимо, работой «для души» — переводил романы английских писателей на китайский язык. В частности, он перевел «Современную комедию» Дж. Голсуорси — 3 романа; еще 3 романа перевел известный профессор из Восточно-Китайского педуниверситета, а трое других специалистов перевели последние три романа. Так, совместными усилиями они издали 9 томов перевода Голсуорси. Кроме этого, Ван Тижань перевел еще романы и сказки Диккенса. Однако позднее он прекратил литературную деятельность боясь, что это может повредить как ему самому, так и его семье. Умер он в конце 1988 г. в возрасте 83 лет ((中国文学家词典 – 现代第三分册。 – 成都， 1985. – Pp. 303–305.)). Не прожив и полгода, вслед за ним покинула этот мир и 80-летняя мать Ван Чжичэна, преданная жена и соратница его отца.

Ван Чжичэн, окончив школу, решил поступать в Институт иностранных языков. «Тогда, — рассказывает ученый, — абитуриенту нужно было написать «15 желаний» — то, что он хочет изучать в институте. Все, как и сейчас, стремились тогда попасть на английское отделение. Кроме английского, я написал в качестве желательных для изучения также французский и русский языки. И меня определили изучать русский язык». Так он попал на факультет русского языка и был единственным из однокурсников, кто ни слова не знал по-русски (все остальные прошли 6-летнюю подготовку по русскому языку в средней школе). Одновременно с трудностями учебы Ван Чжичэн преодолевал сложности общественной работы и вскоре стал Генеральным секретарем студенческого союза института. «Тогда было трудное время, — вспоминает Ван Чжичэн, — так называемые «три года бедствия» (1959-1961 гг.). К этому следует прибавить и отзыв по инициативе Хрущева всех советских специалистов». В стране ощущалась нехватка не только специалистов, но и основных продуктов питания и товаров.

После окончания института в 1963 г. Ван Чжичэн стал преподавателем русского языка в Институте усовершенствования учителей в Шанхае. «Я работал 2 года вместе с русской преподавательницей Адой Игнатьевной (которая вышла замуж за китайца), учил русскому языку и много учился сам»,- говорит Ван Чжичэн. Вскоре началась так называемая «культурная революция». Тогда факультет прекратил прием новых студентов, и все преподаватели уехали в деревню «учиться у народных масс» поднимать сельское хозяйство.

— Меня спросили тогда, — вспоминает ученый-русист, — хочу ли я в деревню? Я ответил, что не хочу ехать. «Тогда, — сказали мне, — вас пошлют в среднюю школу». Я согласился работать в средней школе. 10 лет преподавал русский и английский языки. Для меня это было счастьем. Если бы я остался в институте, меня считали бы буржуазным специалистом. Ведь тогда было такое время — ярлыки клеили направо и налево, выискивали людей, чтобы подвергнуть их «критике». Даже в средней школе, где я работал, долго искали компромат на меня и искали таких учеников, которые могли бы донести на меня. В конце концов нашли одного сметливого, он написал дацзыбао «Ван Чжичэн — молодой авторитет» и отдал бригаде агитаторов-пропагандистов. То есть не «буржуазный», не «вредный», а именно — «молодой» авторитет. Они долго обсуждали этот вопрос, думали, что же это такое — молодой авторитет? Здесь нет ничего плохого. И решили ничего со мной не делать. Мне тогда повезло. Меня оставили в покое, и я продолжал преподавать языки, позднее уже только английский язык.

После окончания культурной революции началась реорганизация институтов по всему Китаю. Меня экзаменовали, я сдал экзамен-допуск для работы в институте. В 1981 г. Шанхайская Академия общественных наук (ШАОН) и Хуадунский педуниверситет совместно создали Институт по изучению Советского Союза и стран Восточной Европы. Мы с одним моим коллегой получили разрешение работать там, но я считался сотрудником ШАОН. В этом институте я работал как переводчик информационного отдела, переводил экономические статьи и информацию о политическом положении в СССР.

Потом в этом совместном институте появились некоторые противоречия, связанные с характером работы в педуниверситете (основное там — преподавание) и в ШАОН (где главное — научные исследования). В 1986 г. институт разделился, и мы были причислены к Институту по изучению Советского Союза и стран Восточной Европы при ШАОН. Когда мы вернулись в лоно Академии, меня назначили заместителем начальника отдела по изучению СССР.

В конце 1990 г. меня послали в СССР на стажировку, которую я проходил в Институте востоковедения. Собирал там материал для своей книги по истории русских эмигрантов.

Заниматься этой темой я начал в 1982 г. В Академии общественных наук каждый сотрудник должен выбрать и затем исследовать какую-то свою, оригинальную тему. Мне хотелось тогда больше знать о Советском Союзе, о русских, о современном положении в этой стране, однако моих знаний было недостаточно. Я долго размышлял, как соединить вместе российскую тематику и то, что я уже знал, в чем хотя бы немного разбирался. Кроме того, нужно было найти малоизученную тему. Я вспомнил историю своего отца, когда наша семья жила во французской концессии, свои детские вопросы.

Откуда в Шанхае в 1920-40-е годы взялись русские, чем они занимались, почему приехали именно сюда? Эта тема — история русской эмиграции — была тогда абсолютной целиной. По ней было очень мало работ. Для русских исследователей этой проблемы могут быть трудности с языком, а я знаю три языка. И сама по себе тема очень интересная. В Европе, Америке и России практически нет фундаментальных исследований по этой теме. Существуют или воспоминания самих эмигрантов, или работы по эмигрантской культуре и искусству, или критика белого движения и т. д. Тогда я решил — это совершенно новая тема, она должна стать моей.

Случайно я узнал, что в Шанхайском книгохранилище Цзыкавэй Цаньшулоу (Zikawei Canshu Lou) есть много материалов — английских, французских и русских газет 20-40-х гг. ХХ в., которые сохранились благодаря заботам декана знаменитого в Шанхае католического Кафедрального собора «Сю Тьяхой». Эти материалы были в хорошем состоянии, только не обработаны — лежали в куче газеты разных лет, иногда разрозненные экземпляры. Я провел большую предварительную работу — в ходе ознакомления с газетами приводил их в систему и просил работников библиотеки переплести все экземпляры по годам и месяцам издания. После этого приступил к изучению.

Вообще в обычной практике научной работы используется следующий метод: выбирается тема, делается набросок плана и начинается сбор материала. У меня же все было наоборот, здесь я без ложной скромности считаю себя первооткрывателем: сначала я прочел все материалы, выделил основные вопросы, систематизировал все данные по тематике: социальные вопросы, религия, культура, рабочий вопрос и т. д. После этого разобрал на подрубрики и т. д. Потом решил сделать три главных раздела в книге, разделив каждый раздел на главы и каждую главу — на подглавки. Все сноски в книге я написал собственноручно, мне никто не помогал. Но это, так сказать, уже финал исследовательской работы. А поначалу я даже не знал, за какой огромный труд взялся.

Ходил в библиотеку как на работу, ежедневно сидел там с 8 до 17 ч.. Мне, повторяю, никто не помогал. Академия ничего не оплачивала, на свои деньги я делал фотографии, потому что копии делать запретили — все газеты старые, ломаются. Поэтому все делал от руки. Шесть лет я, можно сказать, жил в библиотеке. Только библиотечные работники могли оценить мой труд. Помнится, были праздники — страна отдыхала тогда 4 дня, они мне сказали: «Вот это будет для вас хотя бы отпуском, а то зимой и летом — без отдыха и выходных! Мы знаем, — говорят, — вы настоящий ученый!»

Ежедневно я переводил с русского языка на китайский почти 5-8 тысяч иероглифов, иногда 2-3 тысячи, плюс читал английские газеты и журналы. И только в 1988 г. начал приводить все эти материалы в порядок. К тому времени объем переведенного материала равнялся 1.500.000 иероглифов, не считая китайской литературы и английской периодики. Что касается примечаний и сносок (их было более 3000), то издательство потребовало сократить их. Представляете, как можно резать по живому еще не рожденный труд? Но я подчинился, поэтому некоторые положения и документы в книге не подкреплены библиографической справкой.

После окончания работы в 1990 г. я приехал в СССР по приглашению Комитета по международным отношениям между СССР и КНР. Моими исследованиями заинтересовались и в США. Как уже упоминалось, работал в 1992-1993 гг. в Стэнфордском университете США в Калифорнии, позднее — в американском университете штата Юта и как самостоятельный исследователь — в Гуверовском институте. В библиотеке Стэнфордского университета я работал с утра до ночи, прочел все газеты и журналы, которые там имелись. Даже на мой последний заказ служащий развел руками: «Вы уже все прочли, больше ничего не осталось!». Там было легко работать, потому что можно было дешево делать копии.

Я тогда был поражен величием русского духа. Представляете, гонимые со своих обжитых мест, русские эмигранты везли из Китая с собой не вещи, не драгоценности, а газеты и журналы на русском языке! Это действительно были настоящие интеллигенты, хранившие в Америке печатные издания, свои любимые журналы всю жизнь. Горько, что их дети совсем не интересовались этим. После смерти родителей некоторые выбрасывали чемоданы с «хламом» на улицу. Многое теперь уже безвозвратно утеряно.

Как только я начал работать в библиотеке, ко мне обратились сотрудники Музея русской культуры г. Сан-Франциско. Они спросили меня, хочу ли я работать у них два раза в неделю бесплатно, чтобы помочь им привести в порядок документы и архивные материалы. Музей находится в старинном четырехэтажном доме с мезонином. Кстати, благодаря деятельности Музея многие выброшенные архивы и русская периодика 20-40-х годов были подобраны, куплены, приняты в дар и сохранены для потомков.

Однако у них была одна серьезная проблема: там не было русскоязычных сотрудников, и я с удовольствием согласился помочь им систематизировать документы. В течение года я самостоятельно ездил туда поездом два раза в неделю, был на ногах с 5.30 до 19.30, пока не возвращался в гостиницу.

В результате составил подробный описательный каталог, объемом в 300 стр. машинописного текста. После окончания этой работы они почувствовали себя неловко, рассуждая примерно так: «Профессор работал у нас совершенно бесплатно целый год, провел большую исследовательскую и классификационную работу, составил каталог. И ничего не просил взамен». Правление музея приняло решение присвоить мне звание Почетного члена музея и Советника этого музея (пожизненно). «Я рассматриваю это в качестве награды или утешения, — шутит профессор Ван Чжичэн — На самом деле, работа в Музее не была для меня в тягость, я был очень рад помочь им. За этот год я многое получил и много узнал нового. Насколько русские все-таки не похожи на другие народы, — размышлял я, — и как трудно и неоднозначно шло их приспособление на чужбине, в Китае. Не успели они более или менее обосноваться в Шанхае, Тяньцзине, Харбине и других городах, как в конце 40-х гг. ХХ в. вынуждены были покинуть Китай. Уезжали в спешке и смятении и, заметьте, бросали все свое имущество, дома, обстановку, машины, предприятия и магазинчики, но брали с собой книги, журналы, газеты. Для русских того поколения деньги и богатство материальное были не самым главным в жизни, а важнее всего — духовное, что и сегодня заставляет меня поклоняться памяти этих людей.

Прибыв в Сан-Франциско, поначалу русские эмигранты не имели своего культурного и общественного центра. Однако после окончания второй мировой войны эмигрантские активисты обратились в Муниципалитет с просьбой дать разрешение разместить Русский клуб в пустовавшем в то время здании бывшего германского клуба. Вскоре согласие было получено, и Русский клуб в Сан-Франциско, заняв большое четырехэтажное здание, начал свою работу: там были размещены гимнастический зал, библиотека, музей русской культуры, канцелярия клуба и др. Недалеко от этого здания находится православная церковь Сан-Франциско. Размышляя над этим, я поражался: эти люди пережили столько лишений, столько горя и потерь, но не забыли свою веру, культуру и традиции…

Из США в Шанхай я привез два чемодана копий документов, около 15-16 тысяч страниц. Кстати, моя первая стажировка по приглашению Комитета из Вашингтона была запланирована всего лишь на полгода. Однако американские профессора из Стэндфордского университета, видя мой подвижнический труд, решили поддержать «первого серьезного китайского ученого». Они обратились в американский Комитет с рекомендацией о продлении моей стажировки в виде исключения. После этого я получил второе приглашение и в общей сложности пробыл в США 14 месяцев. Эта стажировка дала мне многое. Я смог приобрести по моей тематике много книг, которых не было ни в Китае, ни в России. В частности, много интересного почерпнул из истории православной церкви.

— Именно в то время Вы встречались с Бродским, Солженицыным и другими известными людьми Зарубежья?

— Когда я стажировался в Гуверовском институте, туда для чтения лекции был приглашен Иосиф Бродский. В 1993 г. Стэндфордский университет пригласил его прочесть доклад ((Гуверовский институт Станфордского университета, штат Калифорния, США.)). Университеты США часто приглашают известных людей читать лекции и делать доклады. Когда Бродский узнал, что я специализируюсь по русской эмиграции в Шанхае, он был очень удивлен и обрадован, потому что никак не думал, что ученый из КНР увлеченно изучает эту проблему. Бродский ведь считал, что это сугубо революционная тема для того времени.

После доклада я имел возможность побеседовать с известным русским поэтом, лауреатом Нобелевской литературной премии. При встрече он сказал: «Я тоже эмигрант, только из СССР». Потом спросил меня, почему я взялся за такую сложную и противоречивую тему, что меня привлекло в ней. Я ответил, что с детства был знаком с русской культурой, много читал русскую литературу, восхищался трудами русских классиков, интересовался русским художественным живописным творчеством и т. д. И все это время считал, что русская культура — это одно из величайших достижений не только русского народа, но и всего человечества.

Существование русской колонии оказало большое влияние на развитие современной культуры в Китае. Например, современная музыка, современная театральная жизнь в Шанхае, балет, певческое искусство, шанхайский муниципальный оркестр — все это берет начало со времени проживания в Шанхае русских эмигрантов. Это великий почин. Это очень важно для Китая. Мало кто изучает этот вопрос, и я считаю своим долгом познать все стороны жизни русских эмигрантов и сделать исторически справедливый вывод. Услышав мои слова, Бродский очень обрадовался. Он обещал переслать мне свою фотографию и дал автограф на карточке приглашения. Жаль, что этот талантливый поэт рано ушел из жизни.

Другой известный русский писатель, лауреат Нобелевской премии А. И. Солженицын, узнав, что в Стэндфордском университете работает над эмигрантской темой китайский ученый, выразил свое желание встретиться со мной. Поскольку он человек очень занятой, а я был связан жестким графиком работы в музее, мы долго согласовывали место и время нашей встречи. И наконец, с помощью русских эмигрантов, согласовали день встречи в семье старейшего эмигранта в г. Menlo Park, который находится рядом со Стэндфордом.

Я приехал, как и договорились, к месту встречи, с нетерпением ждал именитого гостя, немного волновался перед встречей. Наконец сообщили, что он приехал. Однако вместо одного я увидел трех человек. Оказалось, что Солженицына неожиданно пригласил на аудиенцию в Ватикан Папа Римский, и писатель, стараясь загладить свою вину, вместо себя прислал своих родных: тещу, супругу и сына. Они прибыли, чтобы принести извинения великого русского писателя. Кстати, для этого им пришлось прилететь на самолете из Северо-Восточной Америки в Калифорнию.

Я был очень тронут этим, сказал им: ваш отец настоящий джентльмен, а я — простой ученый. Тогда же я узнал, что его сын изучал китайский язык на Тайване. Он сказал, что отцу очень понравилась тема, которой я занимаюсь, и спросил: «Можете ли Вы взять меня в свою аспирантуру?» Поскольку вопрос в большей степени касался не научного, а финансового вопроса, т.е. оплаты проживания и стипендии, он был тогда отложен на некоторое время.

Мы долго разговаривали о жизни русских эмигрантов в Китае, о тех известных людях, которые переехали в США и до сих пор живут там. Солженицын просил передать свое пожелание на возможную встречу в будущем. Но жизнь распорядилась иначе: я вернулся на родину, долгожданная встреча с ним так и не состоялась. Однако проявленный интерес ко мне со стороны знаменитого писателя была знаком того, что работа, которую я делаю, и в самом деле нужная и важная.

Из других известных в эмигрантских кругах людей я несколько раз встречался с журналистом Виктором Петровым, который даже посвятил моей работе целую статью. Он очень талантливый и опытный русский журналист, когда-то жил в Харбине, потом в Шанхае. В начале 1930-х гг. работал в газете «Шанхайская Заря» под руководством Арнольдова и других. Я полагаю, что, может быть, он последний журналист 1930-х годов, ему много лет, живет он рядом с Нью-Йорком. Мы с ним несколько лет переписывались. Он хорошо знает жизнь русских эмигрантов, при наших встречах несколько раз повторил: «Вы должны выполнить эту работу до конца, создать своеобразную летопись исторических фактов и закончить ее справедливым итогом!». Я обещал ему это сделать ((Книга о Русском Шанхае. //Русская Жизнь. – Сан–Франциско, 1.07.1993. Четверг. – С. 4.)).

Еще один весьма влиятельный среди эмигрантов и просто интересный человек — директор Музея русской культуры в Сан-Франциско Георгий Тарала. Его отец был царским генералом, начальником охранной бригады главы последнего Приморского белого правительства генерал-лейтенанта Дитерихса. Он умер в возрасте 105 лет, так и не увидев своей родины. Георгий Тарала в США работал главным инженером американской сигаретной компании «Мальборо». В свое время окончил известный Политехнический институт в Харбине, потом работал инженером на китайском заводе и в середине 1950-х уехал в США.

Этот бодрый, много знающий человек, был большим знатоком русской культуры и всю свою жизнь провел в эмиграции. Как главный инженер такой великолепной компании он принадлежал к состоятельным кругам, но после отставки и выхода на пенсию сказал: «Я должен работать для своей родины, хотя никогда там не бывал». Все свои силы он отдает работе по реставрации Музея русской культуры. Когда этот человек узнал обо мне, сразу позвонил и предложил сотрудничество на добровольных началах. Я с удовольствием ответил, что могу многое увидеть и многому научиться в этом музее, ведь это единственный эмигрантский музей в мире. До второй мировой войны в Праге существовал очень богатый музей русской эмиграции, но Красная Армия увезла с собой все важные документы, после чего музей прекратил свое существование. Поэтому музей в Сан-Франциско — единственный.

Еще один интересный человек — заведующий выставочным залом Музея русской культуры в Сан-Франциско Г. Карамзин, праправнук известного русского писателя Н. М. Карамзина. Его отец был художником. Кстати, в музее много картин, целая галерея. Сам Карамзин не получил высшего образования, так сложились обстоятельства с приездом в Америку, но его предки были очень известными людьми.

После стажировки в США я получил новый стимул в работе и многое переписал заново. Завершив написание работы, сократив сноски, я отдал книгу в печать, и она вышла в конце 1993 г. Так закончился 10-летний этап работы над монографией по истории русских эмигрантов в Шанхае.

Теперь я считаю своим долгом начать работу по написанию истории русских эмигрантов в Харбине. Как известно, Харбин был столицей русской эмиграции в северо-восточном Китае. Уже в 1915 г. русских здесь насчитывалось около 150 тысяч человек. И вопрос этот очень сложный. О Харбине мне как иногороднему писать труднее. Правда, Харбинская академия наук очень поддерживает меня, и я уже дважды съездил в Харбин, был в 30-дневных командировках. По Харбину я планирую выпустить 3 книги: первая должна содержать план Харбина с указанием старых зданий и их истории, вторая станет сборником фотографий старого Харбина и тех зданий, что сохранились до сегодняшнего дня, а третья — историей харбинских эмигрантов.

Сейчас приходится торопиться с поиском старых эмигрантских харбинских домов, потому что в Харбине сносится много старых улиц и кварталов. Масштаб нового строительства очень велик. Я даже написал статью в местную харбинскую газету, где говорил о бездумном уничтожении исторического и культурного наследия русских эмигрантов. Эта статья вызвала большой общественный резонанс, но, к сожалению, мало что изменила.

Во время моих командировок я обошел все прежние «русские» кварталы, решив найти типичные дома эмигрантской архитектуры. Делал фотографии, ходил по улицам, особенно по тем районам, которые почти полвека были густо заселены русскими эмигрантами — на пристани, в Старом городе и т. д. Обошел более 100 улиц и переулков. По харбинским улицам ежедневно я ходил по 12 часов (с 7 до 19 часов). Даже Президент Харбинской АН очень волновался — такого, говорит, у нас еще не было, так у нас никто не работал. Ведь харбинские ученые считают, что все успеется, все рядом.

Я нашел множество русских домов, отснял 17 пленок фотографий. Большинство русских памятников совершенно уникальны, и их изображения, можно сказать, впервые сделаны. Например, я совершенно случайно нашел бывшую резиденцию генерала Хорвата. Долго кружил рядом, искал почти 5 часов, ведь сейчас все сносится, картина города меняется на глазах. Мне помогла случайность. Навстречу попался старик, спросил, что я ищу. Он оказался сторожем этого здания, старожилом Харбина и не только разрешил мне осмотреть дом изнутри, но и сделать фотографии, и даже исследовать подвальные помещения (тоннель).

К сожалению, моя работа приостановилась почти на 4 года, т. к. по просьбе Аомыня (Макао) я был вынужден приступить к написанию истории португальской колонии в Шанхае (на английском языке). Португальцы просили меня создать такую же книгу, как о русских эмигрантах. Я им ответил: «Это невозможно! Не обижайтесь, но португальцы не идут ни в какое сравнение с русскими! Русские были носителями высокой культуры, среди них было много интеллигентов, поэтов, ученых, литераторов, музыкантов, художников и т. д. Они имели свои школы, клубы, концертные залы и тому подобное. Португальцы, хотя их колония появилась в Шанхае гораздо раньше русских, в массе своей были людьми малообразованными. Поэтому они не оказали на жизнь Шанхая такого большого влияния». Я написал книгу по-английски, а мой друг, американский профессор, редактировал ее. Всего книга планируется объемом в 155 стр. текста, но в конце книги будет помещено около 2000 имен португальцев. Это тоже большой труд», так завершил свой рассказ китайский ученый.

Беседуя с Ван Чжичэном, мы обратили его внимание на то, что он совсем не рассказал о своей личной жизни, о семье, на что, несколько смущенно он заметил, что это, может быть, не самая важная сторона его жизни. «Женился я довольно поздно, после окончания культурной революции, потому что не мог подвергать опасности своих близких. Моя жена Чжоу Ихой из семьи банкиров: ее дед был директором банка в г. Сучжоу, а отец матери — директором банка в г. Нанкине. Ее отец стал опытным бухгалтером в Bank of Communication КНР. Однако сама она не пошла по стопам предков, время было другое. Тихая, скромная и даже покорная женщина, она всю жизнь проработала инженером на химическом предприятии. Из-за слабого здоровья рано вышла на пенсию. У нас есть взрослая дочь Ван Жуин, которая работает бухгалтером в маленькой фирме. Принадлежа к новому поколению, она хотя и уважает своих родителей, но иногда критикует нас за то, что не смогли устроить себе богатую жизнь (ведь в целом по Шанхаю научные работники отнюдь не самые обеспеченные люди). Она немного знает английский и живет своей собственной жизнью…»

Сегодня Ван Чжичэн полон энергии и энтузиазма. Среди множества его планов есть идея создания в Шанхае Центра русской культуры с секциями русской литературы, музыки, художественного творчества, с демонстрацией российских кинофильмов и даже с приглашением небольших театральных коллективов из России. Пока эта идея имеет много сторонников и сочувствующих, но, увы, мало спонсоров. Есть надежда, что вскоре дело сдвинется с мертвой точки.

Два года назад в Шанхае был организован «Русский клуб» из россиян и жителей бывших советских республик (ныне стран СНГ). Ван Чжичэн в 2000 г. стал Почетным членом клуба и руководителем Секции изучения истории русских эмигрантов. Благодаря усилиям Ван Чжичэна Клуб связался с потомками последних русских эмигрантов в Харбине и даже дважды сумел оказать им небольшую материальную помощь. Низкий поклон китайскому ученому в этом благородном деле.

А пока Ван Чжичэн возглавляет Центр славяноведения Шанхайской академии общественных наук, проводит семинары, посвященные русской культуре и литературе, другие мероприятия, связанные с российской тематикой. Этот среднего роста скромный человек и не подозревает, насколько он богат. И сильно ошибаются те, кто считает богатством лишь счета в банке, квартиры, земельные участки и прочие материальные блага. Все это весьма и весьма относительно и очень легко потерять. Знания, интеллект, подвижнический труд ученого — вот истинное богатство. Вклад Ван Чжичэна в историческое наследие разноязыкой эмиграции в Китае велик, и мы верим, что он не остается лежать мертвым грузом, а будет востребован следующими поколениями ученых и всех неравнодушных к истории русской эмиграции.

Лариса Черникова в соавторстве с Бэй Вэньли