Русский клуб в Шанхае

Арсений Северный на фоне портрета своего отца — писателя Павла Северного

Не так давно жизнь подарила мне знакомство с Арсением Павловичем Северным – сыном известного шанхайского эмигрантского писателя 1920-1940-х годов Павла Северного. Ровесник века революций, мятежей и войн, П.А.Северный своей судьбой мог бы  привлечь любого историка, беллетриста, драматурга, режиссера, задумавшего написать и снять захватывающий исторический роман. Родился он в Российской империи, почти 35 лет своей жизни провел в Китае, а потом вернулся в СССР.

Павла Северного без преувеличения можно назвать самым издаваемым и самым читаемым писателем русской эмиграции в Китае. В конце нашего исследования мы приведем полную его библиографию, которая убедительно говорит о широте литературных интересов и пристрастий писателя.

Можно сказать, что именно в эмиграции сначала робко, а потом все решительнее и крепче проявился талант Павла Северного аккумулировать общественные думы и чувства, волнующие русскую эмигрантскую среду, выражать мысли и чаяния совместного отечественного прошлого и настоящего. Конечно же, его нельзя сравнить ни с Достоевским, ни с Львом Толстым. Однако он стал типичным выразителем, рупором и транслятором тех общественных настроений, которые витали в среде думающего эмигрантского большинства. В эмиграции им было написано  18 произведений, а по возвращении в СССР – еще десяток больших романов и книг. Всего перу писателя принадлежит 128 произведений, написанных в разные годы на самые разные темы и в разных жанрах. И по ним явственно видно, что русская тема у него неизменно — главная.

У Павла Северного очень лирический, проникновенный язык, такая в наше время уже почти забытая «пейзажная» проза, но проза суровая, уральская, как природа, среди которой он вырос, которую полюбил и которую впитал. В своих произведениях он часто обращался к историческому прошлому России и Китая, и через картины этого прошлого пытался понять и объяснить настоящее, то, чем жил писатель и общество в различные периоды существования. В тех же случаях когда то или иное произведение П.Северного было целиком отдано китайскому сюжету, там неизбежно, хотя и пунктирно проявлялся и русский человек или русская тема: то русская жена главного героя-китайца, то идущий мимо прохожий, то картина русского художника на стене…

Он был именно русским писателем, которого, прежде всего, волновали идеи и темы, связанные с Россией и русским народом, с его будущим, прошлым и настоящим. Осмысление этих тем он выражал в сюжетах, где часто моделировалась ситуация: человек в тупике неразрешимых обстоятельств. Разворачивая действие, он вместе с читателем искренне удивлялся и восхищался своим персонажем, выходящим из всех возможных трудностей если не героем, то преодолевшим их Человеком.

Наше время интересно тем, что изучая наследие русских мыслителей и философов, писателей и общественных деятелей, поэтов и артистов, относящихся к  русской эмиграции, мы и посейчас находимся в стадии находок и открытий. Темы, которые выбирал Павел Северный, всегда были животрепещущими. Можно утверждать, что нет ни одного произведения, которое было бы неинтересно читать! Досадно лишь, что многое из творческого наследия вовремя не нашло своего читателя, было загнано «на полку» цензурой и досадными историческими обстоятельствами (эмиграция, затем репатриация).

Интересный писатель, как правило, является и интересным человеком. Павел Северный дружил и имел большую переписку с Николаем Рерихом, встречался с Рабиндранатом Тагором и многими другими известными общественными деятелями, политиками и представителями культуры разных стран. Так, встреча Павла Северного с Лу Синем, знаменитым артистом китайской классической пекинской оперы Мей Ланфаном, многолетняя дружба с выдающимся китайским художником Лин Фомином оставили глубокий след в жизни писателя и его творчестве. Незабываемой для писателя была и его встреча с Федором Шаляпиным во время гастролей великого певца в Шанхай. Павел Северный был очень дружен с известным шанхайским оперным басом В.Г.Шушлиным, был знаком с А.Н.Вертинским и очень дружил с С.С.Аксаковым (правнуком писателя С.Т. Аксакова). Близкими его друзьями были известные и состоявшиеся в Шанхае художники М.А.Кичигин, А.И.Ярон, И.Герасимов, М.Домрачев, Н.Г.Соколовский, Л.В.Сквирский, И.Пакидов и другие, чье творчество только сейчас стало доступно знатокам и стало предметом научного изучения.

Из альбома В.Д.Жиганова «Русские в Шанхае»

К сожалению, многое из биографии П.Северного оказалось неясным, и восстановлению, увы, не подлежит. Сведения о жизненном пути писателя скудны и зачастую больше похожи на легенды. По сути дела, нет ни одной серьезной литературоведческой работы о его творчестве, нет  даже его внятной биографии. Туманом покрыты годы пребывания Северного в эмиграции, и совсем ничего неизвестно об участии в экспедициях Н.К.Рериха, о парижском периоде жизни, о путешествиях в Индию и Японию, о легендарном пешем переходе из Харбина в Шанхай. Его сын, Арсений Северный, признается: «К сожалению, многого я не знаю, так как родители оберегали меня от лишней информации, ибо жизнь жестока и переменчива…!»

«Сам я, — продолжает он, —  еще в детстве совершенно случайно узнал, что мой отец — барон. Как-то в Шанхае нас пригласили в гости на прием к французскому вице-консулу, его русская жена была подругой мамы по юности. Тогда было не принято детей сажать за стол вместе со взрослыми, детей кормили и развлекали отдельно. Главное правило: дети не должны были знать, что делают и о чем говорят взрослые!

И вот меня провели в большую библиотеку, где я случайно обнаружил  книгу «Русские в Шанхае»! Конечно, я ее взял посмотреть. Перелистывая страницы, внезапно увидел там фотографию отца, под ней — сопроводительная надпись. До сих пор помню, как нелегко было тут же не броситься в соседнюю комнату с расспросами. Когда мы вернулись домой, я сразу выпалил: «Папа, ты что, — барон?!» Родители очень испугались, зашикали на меня, взяли слово, что я буду молчать. Так я узнал о происхождении своего отца».

Вопросов при написании данного труда иногда было настолько много, что Арсений Павлович сердился: «Что вы меня — проверяете? Родители всего боялись – красных, белых…. Боялись иногда не то что слово сказать, а даже не так посмотреть!»

И все-таки, главный вопрос остался без ответа: литературным творчеством прожить можно было с огромным трудом, особенно в Шанхае. Чем же жил и чем занимался П.А.Северный в эмиграции? Журналистикой? Был клерком в конторе? Служил где-нибудь в полиции или в охране (бодигардом или вочманом-сторожем). Все это так и осталось неясным! Мы сидели с А.П.Северным за документами, фотографиями, постепенно восстанавливая пробелы. Не все удалось восстановить, но кое-что – все-таки получилось. Результатами этой трудной и интересной работы нам хочется поделиться с читателями сайта Русского клуба в Шанхае.

Детство и юность на Урале. Семья. Павел Александрович фон Ольбрих родился 27 сентября 1900 года в селении Верхний Уфалей (ныне — Челябинская область) в дворянской семье. Отец его, барон Александр Викентьевич фон Ольбрих, потомок немцев петровских времен, был горным инженером и управляющим у богатых уральских заводчиков.  В Верхнем Уфалее они прожили с 1899 по 1903 гг. «Товарищество Сергинско-Уфалейских горных заводов» за его организаторские способности, энергию и авторитет назначило его главным управляющим своего завода в г. Невьянске.

Мальчик сначала получил добротное домашнее  начальное образование, а среднее образование  был отправлен получать в Пермь, где окончил гимназию. С детства восхищался профессией живописца, вообще любил художников. Павел Северный сам неплохо рисовал (по стандарту домашнего образования уметь рисовать, и на приличном уровне, должен был каждый), так же как, впрочем, знать классические языки и мало-мальски владеть музыкальными инструментами. Уже взрослым, он не только дружил с художниками, но был знатоком изобразительного искусства. Собирал картины, любил общение с интересными людьми. Это отразилось и на особенностях его литературного слога, такого «изобразительного», со многими точно подмеченными чертами, похожими на мазки живописца по полотну.

Детство Павла фон Ольбриха прошло в г. Невьянске на берегах Камы на Чермозовском заводе, где отец его служил главным управляющим. Детство прошло на природе, которую он так любил описывать.

«Леса реки Косьвы, пожалуй, были самыми глухими из всех лесов Северного Урала. Дремучи, мало исхожены людьми, зато вдоль и поперек исчерчены звериными тропами. Всякому зверю жилось в косьвинских лесах вольготно и привольно, а особенно хорошо было медведям…» — так начинается повесть «Топтыгин с Косьвы», сюжет которой  повествует о дружбе между старым охотником и медвежонком, оставшимся без матери. Именно в детстве, по всей вероятности, Павел Северный впервые познакомился и подружился с простыми людьми, к которым проникся искренним уважением. И это отношение к простому мастеровому русскому человеку, который и к охоте приучен, и, что называется, и в голоде и в холоде сумеет найти себе пищу и тепло, — он пронес через всю жизнь.

Безусловно, на всю жизнь запомнился ему Средний Урал и Прикамье — родные места и вечная любовь писателя. Уральские предания, ремесла, обычаи, быт – вот тот мощный жизненный пласт, который всегда питал творчество П.Северного. Недаром печататься он стал под псевдонимом «Северный», ставшим потом официальной фамилией жены и сына.

А жизнь уже готовила ему немало жизненных испытаний…

В годы революций и гражданской войны. Когда началась Первая мировая война, Павлу Ольбриху было 14 лет. Во время войны он успел окончить гимназию в Перми. Окончание учебы, по всей вероятности, пришлось на лето 1916 года, а осенью он добровольцем ушел на фронт. Это было не просто проявлением патриотизма. Он хотел доказать, что, будучи немцем, он готов бороться с врагами России за веру, царя и Отечество. По воспитанию он был монархистом, поэтому февральский и октябрьский перевороты 1917 года не принял. Был ранен, и вместе с такими же ранеными с фронта оказался в Екатеринбурге.

Надо сказать, что еще в период гимназичества он увлекся театром, ходил на спектакли заезжих знаменитостей. А в 1918 году, согласно выданной справке, несколько месяцев работал в екатеринбургской труппе П.П.Медведева как драматический актер.

А вот его отец, как бы это не показалось странным, принял советскую власть, не бежал от красных, как другие заводчане, а остался, решив помочь налаживать производство, поскольку считал своим долгом борьбу с разрухой. Несмотря на это, в 1919 году отец с семьей были расстреляны новой властью. Получив известие об этом, Павел тут же  ушел добровольцем в армию Колчака.

В колчаковской армии Павел пережил все тяготы гражданской войны, стал участником великого Ледяного похода, когда 100-тысячная армия Колчака по неокрепшему льду Байкала пыталась перейти на другой берег озера. Лед ломался, люди, животные, снаряжение, — все проваливалось вниз. В общей сложности Байкал перешло 15 тысяч человек, остальные погибли!

Оставшись в живых, «счастливчик» Павел фон Ольбрих попадает в плен к большевикам, однако вскоре ему удается бежать. Но изможденного холодом и голодом  барона  ожидает еще одно тяжелое испытание – он заболевает тифом. Благодаря самоотверженным медсестрам из Красного креста Павел едва выжил и сумел излечиться. Вместе с волной таких же беженцев-солдат он все дальше уходит на восток,  после l920 года эмигрирует в Маньчжурию, а в 1921 году добирается, наконец,  до Харбина.

Известно, что семья родителей Павла фон Ольбриха была большой: кроме отца и матери, у него были младшие сёстры, а сам он был самым желанным ребенком, — мальчиком, наследником. Обычно такие дети с детства окружены любовью и обожанием. Таким людям вдвойне тяжело пережить гибель близких, домашнего уюта и семейного очага. Не эти ли чувства выразил поэт-эмигрант Николай Языков.

Лишь теперь в стране чужой, безрадостной,

Где болит раненьями рука,

Я ценю уют домашний, сладостный,

Тихий шепот в углях камелька…

Только там, на Родине любимой,

Только там узнаю я покой…

Где нависла церковка незримая

Над великой голубой рекой…

А теперь в чужбинной муке тая,

На чужом, далеком берегу

Мысль о Родине своей в Китае

Со слезами в сердце берегу…

Первые рассказы и пьесы Павла Северного появляются еще до 1917 года (к сожалению, данные об этих публикациях не сохранились). Молодой писатель черпает вдохновение из собственного опыта, из воспоминаний детства, описывая факты биографии, случаи из жизни, представляя картинку-сюжет для серьезных размышлений и выводов. После написания нескольких пьес и благодаря этому он понял, что хотел бы писать и прозу. Со временем, оттачивая перо, от небольших рассказов он перейдет к очеркам, повестям, романам ((Первые рассказы (которые удалось интерпретировать): Буря на Волге (рассказ) //Студенческая жизнь, № 1, 1923; Шестая рапсодия Листа (рассказ); Письма с советскими марками (рассказ); Ксения Певцова (рассказ); Осколки битого хрусталя (рассказ); Только мое, а может быть и ваше (рассказ); Тот с голубыми глазами (рассказ); Шуты вместо Креста (рассказ); Прелюдия (рассказ); Песенка китайского Пана (рассказ) //Прожектор, № 42; и ряд других. Источник: Перечень произведений Павла Северного (из семейного архива А.П.Северного).)). За изобразительность, за увлекательный и закрученный сюжет, его быстро оценила женская аудитория (составлявшая в эмиграции большинство читающей публики).

Чаще всего история пишется победителями, а Павел Северный рисовал историю не сломленных духом побеждённых. Случаю своего пленения и чудесного освобождения П.Северный посвящает рассказ «Гимн» (написан в 1941-м г.),  сверхзадача которого  в ярко обозначенной идее монархизма и верности старой России. Сюжет сочный: во время гражданской войны группу пленных белых офицеров, плохо обыскав, сажают в чулан под театральной сценой. В театре готовится концерт для революционных матросов и солдат. Привозят напуганных пианистку и скрипача, из зала они слышат орущие голоса: — Эй, «Мурку» давай, «Гоп со смыком»!… В белом концертном платье неожиданно для всех пианистка играет «Боже, Царя храни!». Музыку обрывает выстрел, пианистка ранена. Через силу доиграв гимн, она, пошатываясь, выходит на улицу. Офицеры под сценой потрясены. Ночью один из них достает из голенища спрятанную гранату, взрывает дверь, и все убегают. Мужество женщины становится сигналом к действию для мужчин.

Отношение к Колчаку, вероятность личного знакомства. К теме Колчака и роли его в белом движении писатель Павел Северный обращался не раз. Будучи убежденным монархистом, он был выразителем настроений определенной части военных, недовольных Временным правительством и белыми вождями, обвинявших их в отсутствии перспектив строительства будущей России и нерешительности в действиях. Писатель признавался: как бы ни повернулся ход истории, — вожди наши были честны перед нами, и вечная им хвала и великая память за жертвы во имя России.

Впервые к личности Кол­чака Павел Северный обра­тился в своем сборнике расска­зов «Только моё, а может быть и ваше» (1924 г.). Один из расска­зов посвящен последним часам Колчака. Знал ли Павел Северный Колчака лично, мы можем лишь гадать. В разго­воре с  сыном писателя прозву­чало искреннее удивление: «Чи­тая его рассказ, меня не поки­дает вопрос: откуда папа знал это?!». Ясно одно: в книге собраны рассказы очевидца событий гражданской войны, поднята проблема самосознания той части общества, которое оказалось изгнано, выдавлено за пределы России. Один из российских публицистов как-то заметил: «Человек, прошедший гражданскую войну, потерял охоту оправдываться».

Вероятно, судьба белогвар­дейской армии и ее вождя волно­вала писателя всю жизнь, он собирал материал, знал мно­гих участников Ледового пере­хода, общался с ними в эмигра­ции. По рассказам сына, П.Северный дружил с несколькими высокопоставленными офицерами колчаковской армии (в том числе с Дитерихсом и князем Ананьевым). Со временем подробности раз­личных событий связанных с трагическим поражением белой армии вылились в круп­ный роман, который назван необычно: «Ледяной смех». Трагическая ги­бель почти сотни тысяч людей названа «ледяным смехом» судьбы, возмездием рока за непоправимые ошибки, за жестокую братоубийственную и человеко­ненавистническую войну.

Вообще смех как метафора встречается у писателя неоднократно, и каж­дый раз используется в совершенно непривычном смысловом значе­нии. Скажем, тот же «ледяной смех», можно объяснить тем, что большин­ство замерзающих умирает с улыбкой на устах, так как замерзая на морозе, человек ощущает тепло и ему становится хорошо… В другой повести, говоря о вырубке вековых лесов, П.Северный подмечает, что «тайгу огласили первые хохоты топоров»… То есть живым эмоциям и звукам писатель придает совершенно неподходящие эпитеты, и здесь проявля­ются, вероятно, очень личные и болезненные ассоциации из пережи­того…

История, описанная в романе «Ледяной смех», — это трагический рас­сказ об исходе армии адмирала Колчака из Екатеринбурга до Байкала, и жуткого окончания  Великого Сибирского Ледяного похода через замерз­шее озеро в январе-феврале 1920 года. «Павел Северный, – гово­рится в предисловии к роману, – предельно объективен и правдив в описа­нии событий, происходивших в Сибири, адмирала Колчака и его окружения. Характеристики писателя точны, исторически верны. В настоя­щее время их историческую точность можно проверить множест­вом печатных источников и документов, вышедших лишь через двадцать лет после первого издания романа в 1981 году».

Говоря об эмоциях и тех мыслях, которые вызвал этот роман, председатель Русского клуба в Шанхае М.Дроздов писал сыну писателя: «Поскольку начинал читать «Ледяной смех» П. Северного сразу после рассказов Бунина, мне бросилось в глаза несовершенство литературного языка, хотя если сравнивать с тем, что сейчас пишут и публикуют современные авторы, то эта книга просто образец для подражания. Несмотря на некоторые недостатки, я с большим интересом и удовольствием прочел  книгу, тем более что интересуюсь всем, что связано с революцией и гражданской войной. Был просто поражен смелостью автора, с такой симпатией и уважением нарисовавшего портрет Колчака, Каппеля, а также многих белых офицеров (Муравьев, Кокшаров и др.), аристократии (княжна Певцова), духовенства (владыка Виктор) и даже купечества. Учитывая, что книга писалась в 1970-е гг., — можно назвать это подвигом. Все мы знаем советское  время и хорошо помним негативное отношение к «белякам» в целом и к Колчаку, в частности, которые массово культивировались в СМИ, художественных и документальных фильмах. То, что книга вышла в СССР, — можно также отнести к числу чудес. Хотя, возможно, это объясняется тем, что вышла она в провинции. Уверен, что публикация книги такого содержания в Москве была бы исключена. [Книга в 1981 г. вышла в сокращенном варианте в Москве, в издательстве «Современник», но в современном издании 2009 года полный текст произведения представлен впервые, – Л.Ч.]. Безусловно, там есть идеологические вставки, которые сделали эту книгу «проходной для цензуры», но опытный взгляд их сразу выхватывает. В этой книге важно то, что события (жизнь в Омске, отступление и проч.) описываются уцелевшим очевидцем. И вынужденные вставки, дань цензуре, не сильно портят дело. Сам Колчак показан с симпатией. Даже эпизод, в котором Колчак приказывает расстрелять полк, перешедший на сторону большевиков, не разрушает картины. Жестокость Колчака продиктована обстоятельствами и имеет смысл, диктуемый логикой войны. В целом, на мой взгляд, это довольно крепкая беллетристика» ((М.Дроздов, председатель Русского клуба в Шанхае, из переписки с Арсением Северным.)).

35-летняя эмиграция и творческие дебюты. Первое время русская эмиграция в Китае переживала очень большие трудности, люди сильно нуждались. Не было возможности найти хорошую работу, сказывался языковой барьер; у большинства не было никакой специальности. Такие как П.Северный имели за плечами лишь опыт Первой мировой и гражданской войн, умели лишь стрелять, убивать, выживать в условиях походной и казарменной жизни (Северный был юнкером, то есть имел звание унтер-офицера из дворян).

Жилось русской эмиграции в Китае очень и очень трудно. Первое время жили исключительно ожиданием: вот-вот красные «голодранцы» потеряют власть и все вернется на круги своя, скоро возвратимся домой, и все станет по-прежнему!

Четырнадцать ужасных лет,

Что в жизни сброшено со счету

Без упоений, без побед,

Без созидательной работы.

Не пролита за славу кровь,

Труда нет гордых достижений.

И даже бледная любовь

Была без красок, без сирени!..

В неслышном горе, средь врагов,

В бессильном ропоте прострации…

В бульдожьем закусе зубов…

— Вся бесполезность эмиграции…

Н.Языков, 28 октября (1937 г.?)

Но время шло, а ничего не менялось. И вот в этой, можно сказать, морально и физически деклассированной эмигрантской среде, стали проявляться черты удивительной русской, российской приспособляемости: в среде растерянных и впавших в отчаяние людей постепенно стали выделяться талантливые люди, которые задались вопросом: как получилось, что мы оказались за границей никому не нужными, «лишними» людьми? Мы – не хуже тех, кто остался на родине, но мы проиграли великую битву за право жительства в родной стране. Значит, причина нашего изгнания – глубже, она не в образовании или культуре, она кроется в чем-то ином. И значит, нельзя отчаиваться! Нужно – жить. Эта немалочисленная группа людей сначала поодиночке, а затем, объединяясь в клубы по интересам, живо интересовалась всем, что их окружает, эти люди впитывали в себя чужую культуру и несли свою. Это были люди, от которых шла положительно заряженная волна, которая вела за собой и других. Поэтому правы те, кто считает, что российская культура и русский народ способны найти себе дорогу в любой стране, везде смогут адаптироваться и приспособиться, главное — не потерять своей культуры, своих убеждений и воспитания.

По сведениям главного управляющего китайскими таможнями, в 1927 году русских в Китае, не считая Харбина и Маньчжурии, насчитывалось 68.097 чел., в то время как англичан лишь 11.614. «Русские явились для Китая, — писал английский журналист, — в одно и то же время своего рода Божьим благословением и источником неприятностей. Большевистская катастрофа вынудила многие тысячи русских искать в Китае прибежища. В числе этих беженцев большинство были людьми образованными, привыкшими жить широко, знакомыми с достатком, а в некоторых случаях – даже с роскошной жизнью. Попав в Китай, им всем пришлось приспособляться к обстановке и чуждым условиям жизни. Однако подавляющее большинство русских нашли прочное и постоянное применение своих разносторонних знаний и способностей: кто преподавателем музыки, приказчиком, надсмотрщиком за работами, женщины – швеями, модистками, маникюристками и т.д. и т.п. Что характерно в отношении всей массы русских беженцев – это то, что, попав в тяжелую обстановку, в жизненные обстоятельства, к которым большинство из них не были подготовлены, никто, за редкими исключениями, не опустил рук, не признал себя побежденным жизнью…

Почти все русские, — продолжал журналист, — попав сюда в Китай, сохранили красивый жизненный энтузиазм и веру в жизнь (которая является, по-видимому, отличительной чертой этой нации) и которые привлекли к ним симпатии многих иностранцев. Нам, иностранцам, пришлось признать перед лицом результатов, достигнутых русскими в борьбе за право существования в Китае, что куда бы русский ни попал, в какой бы обстановке он ни очутился, — он приносит с собой чарующую способность улыбаться и даже отвечать смехом на гримасы жизни, даже при самых тяжелых обстоятельствах жизни… Это ли не сила, перед которой приходится преклоняться?», — завершала свою передовицу газета. (( По сведениям английской газеты «Пекин лидер». /Иностранцы о русских //Шанхайская Заря, 9 мая 1930 г. – С.5.))

Продолжение следует…