Начало тридцатых годов было омрачено японской агрессией в Маньчжурии, что привело к массовому потоку русских беженцев в Шанхай и южные города Китая. Это имело серьезные социальные последствия для русских колоний в крупных городах: в с трудом консолидировавшееся эмигрантское большинство стали вливаться группы тех, кто по договору о КВЖД должен был, но ни за какие коврижки не хотел вернуться в СССР, причем поток переселенцев из Маньчжурии после продажи Дороги в 1935 г. значительно возрос. Начался «юрский» пещерный период, возвращение к уже пройденным этапам: с одной стороны, — время чистки рядов от скрытых врагов, с другой — новый виток поиска консенсуса внутри колонии. Можно сказать, что к началу 1930-х годов с трудом найденное равновесие было разрушено извне.
«Уже сейчас, — писала белоэмигрантская газета, — масса железнодорожников, состоявших не только в сов. гражданстве, сколько в советском «паспортстве» очень озабочена своей дальнейшей судьбой. … Назваться советским груздем – это одно, а полезть в советский кузов – это другое! О социалистическом отечестве мнение у держателей сов-паспортов невысокое, и желания ближе с ним познакомиться, как показал ряд примеров, нет никакого. В результате уже сейчас в Харбине начался усиленный выход из советского подданства.… В Шанхае уже появились передовые разведчики эмигрантов-оборотней, нащупывающие местную обстановку и возможность бросить здесь свой якорь. Таким образом, местной эмиграции предстоит столкнуться с новой категорией зарубежных русских, своеобразных невозвращенцев из советской каноссы, побывавших под красной эгидой, но не побывавших на территории СССР. «Редиски», как метко прозвали их в Харбине, расстаются со своим внешним защитным покровом ввиду не только минования в нем надобности, но и опасности его дальнейшего использования.
…До сего времени Шанхай знал эмиграцию военную, оказавшуюся за рубежом в результате известного всем финала белой борьбы. Затем в Шанхай пришла из Харбина волна эмиграции экономической, уходившей от слишком тесного зажима клещей кризиса, в поисках новых более богатых ресурсами и возможностями мест. Теперь же Шанхаю предстоит познакомиться с новым видом эмиграции – редисками, ничего не имеющими против произрастания на советских огородах за границей, но не терпящими пересадки на советскую землю». ((В. Ростовцев. Судьба «редисок» //Вечерняя Заря, 4 июля 1933. — С. 2))
В шанхайских эмигрантских газетах массово появляются статьи о бывших совподданных, которые не просто не хотят уезжать в СССР, — они прибудут в Шанхай в качестве конкурентов и дешевой рабочей силы. Некоторые статьи непримиримы к идеологическим противникам: «25.000 сов.подданных на КВЖД под ударом», «Бюро Общественной Безопасности устанавливает личность русских эмигрантов в Шанхае», а некоторые — проникнуты сочувствием: «6.000 сов.граждан выехало из Маньчжурии за месяц», «Хорошо ехать в СССР, если надоело жить. Завербованные невольники – лаконический язык ГПУ», ((Вечерняя Заря, 18 июля 1933. С.3; Вечерняя Заря, 23 июля 1935 г. С. 2; Слово, 5 ноября 1935 г. – С.2)) ведь среди отъезжающих – большое число художников, артистов, писателей, музыкантов, просто хороших знакомых, которые не смогли избежать отъезда. Этих талантливых людей откровенно жаль. Но те, кто переселяется в Шанхай и дальше на юг, — их надобно бояться, ибо они расколют так долго устанавливаемое равновесие и будут «раскачивать» колонию до тех пор, пока вся она не распадется на мелкие группировки.
Профессор Ван Чжичэн
Китайский ученый Ван Чжичэн, автор книги «История русской эмиграции в Шанхае», ((Ван Чжичэн. Русская эмиграция в Шанхае. М., Русский путь, 2008. 576 с.)) с иронией заметил, что если в Шанхае встречались трое русских, — то у них уже было две партии! Так он прокомментировал кажущуюся «общность» и единство русской колонии. Ретроспективно накал идеологической борьбы временно могли снижать внешние обстоятельства: первоначально тяжелое бедняцкое существование, китайско-советские конфликты, экономический кризис, даже Трехреченский инцидент (вооруженное нападение красноармейцев на эмигрантский поселок) и т.д., но, немного оправившись от ударов, — русская эмиграция вновь сшибалась в битве за чистоту своих рядов, проявляя животное неприятие большевизма. А время шло, и люди менялись, менялось их мировоззрение. Бывшая молодежь взрослела, старики потихоньку ослабевали, новое поколение не собиралось участвовать в идеологических дрязгах, ибо менялся вектор их интересов, нужно было выживать в многонациональном окружающем пространстве, где русский язык и русское прошлое уже не котировались…
Так и П.Северный, уже пересматривал многое из прошлого с новой точки зрения, с новых позиций. Как-то однажды по поводу гражданской войны он сказал горько и сокровенно: «а мне всех жаль – и белых, и красных. Каждая сторона потеряла главное: Россию», чем вызвал небывалый гнев убежденных антисоветчиков. Поскольку он тесно общался в том числе и с военными, бывшими сослуживцами и ныне членами военных организаций в Шанхае, его «примиренческая» в известном смысле позиция показалась антипатриотичной по отношению к былой России, чуть ли не предательством. Инакомыслия в белом Шанхае не терпели. Те же процессы в скрытом латентном виде происходили и на литературно-художественном фронте.
В конце 1933 — начале 1934 гг. содружество «Понедельник» пережило кризис, поскольку старшее поколение литераторов «не признавало права младших на самостоятельность, а младшее бунтовало». Старшие, по мнению молодняка, тоже не являли собой генерацию великих писателей современности, и поэтому кризис был налицо. Молодые эмигрантские литераторы в Содружестве начали тяготиться сковывающими творчество формальными правилами и рамками, и это привело к тому, что весной 1934 г. объединение пережило раскол, хотя и после этого продолжало свою деятельность. Председателем стал В.С.Валь, а затем его сменил художник М.А.Кичигин. Содружество продолжало частенько устраивать литературные вечера, дабы «объединить литературные силы русских эмигрантов в Шанхае». ((По материалам шанхайской периодики 1933-1935 гг.))
В истории ничего нельзя утверждать категорически. Однако не исключено, что «бунт» молодежи на «Понедельнике», показавший неприятие диктата и постоянных нравоучений, — как раз был спровоцирован, во-первых, внешними обстоятельствами (увеличением числа инакомыслящих в Шанхае), а во-вторых, — взрослением и ростом писательских амбиций вчерашних понедельниковских «аспирантов». Думается, что П.Северный волей-неволей относился к лагерю «взрослого поколения» или, по крайней мере, старших товарищей, тем удивительно, что беспощадная критика М.Щербаковым творческих исканий товарища обрушилась на П.Северного всей мощью сильного опытного литератора. Он выступил против только-только становящегося на ноги самодеятельного писателя, хотя и сверстника по годам, но не получившего сколь-нибудь качественного литературного образования (о чем чуть позже). Для понимания ситуации необходимо развернуть литературно-художественную картину, сложившуюся в Желтом Вавилоне в первой половине 1930-х гг. Но подробнее об этом – в следующей главе.
Продолжение следует…
