XIX. Первые впечатления от Шанхая
Я ехала из Пекина в Шанхай с тяжелым сердцем. Было жаль расставаться с любимым городом, со всеми моими друзьями. […]
Мое место в трюме парохода, без отдельной каюты. Нужно заплатить дополнительно за матрас и одеяло. Моей спутницей оказалась пожилая русская женщина, она едет в Шанхай к своей дочери. Конечно, мы путешествуем не в лучших условиях, но я провожу много времени на палубе, где стоят шезлонги, можно сидеть в них и читать, или смотреть на Желтое море, мечтать о будущем и о прекрасном принце, которого я наверняка однажды встречу.
Пароход набит битком, в третьем классе много русских, у них, как и у меня, нет денег, чтобы оплатить отдельную каюту. Есть еще четвертый класс, для китайских крестьян и кули. Моя юная внешность привлекает людей, и со мной охотно заговаривают. Молодой человек, ювелир по профессии, едет в Шанхай к своему кузену, у кузена там ювелирный магазин; в Тяньцзине найти работу давно уже невозможно. Он развлекает меня, рассказывая подлинные и вымышленные истории. Поздно вечером я спускаюсь в трюм. Моя соседка говорит, что у нее нет денег на постель, и ей придется ночевать прямо на голой койке. Сжалившись, я иду за одеялом и матрасом для нее. Принимаю душ и ложусь. Я сладко сплю, убаюкиваемая движением парохода, и остальные пассажиры в трюме нисколько не мешают мне.
На следующий день после обеда пароход причалил к Циндао, старой немецкой колонии. Это модный морской курорт, окруженный лесами, на берегу Желтого моря. Многие жители Шанхая проводят в Циндао летние каникулы, спасаясь от изнуряющей влажной жары Шанхая. На борт поднялось много новых пассажиров: пестрая толпа женщин и детей, у большинства не было места в каюте, но Шанхай близко, и они остались на палубе, удобно устроившись в шезлонгах.
Я открываю для себя новый мир: мир хорошо одетых женщин в красивых пестрых платьях, элегантно сшитых. Молодые, уверенные в себе девушки глядят свысока. Вот семья – мать, две дочери и маленький мальчик. Они из Шанхая, их отец работает в Международной концессии. Они тоже русские, но глава семьи имеет постоянную, хорошо оплачиваемую работу, квартиру, и это вселяет в девочек чувство превосходства. Они не смешиваются с другими пассажирами, остаются с матерью и переговариваются между собой то по-английски, то по-русски. А вот еще одна группа молодых женщин, они тоже красивы и хорошо одеты, но держатся гораздо проще, они не снобы, и я легко завязываю с ними разговор. Одна из них, Наташа, особенно приветлива. Она рассказывает мне о Шанхае, дает адреса китайских портных, которые шьют ей красивые платья. Я не очень хорошо понимаю, где работает Наташа, какая у нее профессия, но это не важно, она так со мной мила.
Мы приближаемся к Шанхаю. Спускаюсь в трюм, чтобы собрать чемодан и быть готовой сойти на берег. На своей койке нахожу бланки таможни и полиции. Старая женщина, моя соседка, не умеет писать по-английски, и я заполняю ее бланки. С немалым удивлением в графе «Сколько денег вы с собой везете?» я с ее слов пишу, что у нее большая сумма американских и китайских долларов. А я-то платила свои копейки за ее спальные принадлежности! Быстро поднимаюсь на палубу, чтобы увидеть вырисовывающийся на горизонте Шанхай. Какой огромный город, сколько небоскребов, как интересно! И какой разительный контраст с Пекином!
Причаливаем к набережной. Мне кажется, что город уже восстановил свой прежний облик после жестоких разрушений 1937 года, о которых писали газеты, когда здесь высадились японцы. На набережной – толпа встречающих; волнуюсь, ищу глазами маму. Наконец вижу, вот она, моя милая Екатерина Дмитриевна. Какая радость! Пассажиры медленно сходят на берег, это тянется бесконечно долго, я машу маме рукой и замечаю возле нее незнакомого молодого человека.
Наконец я на берегу и бросаюсь в мамины объятья. Я так рада видеть ее после трех лет разлуки. Она все такая же, только в темно-каштановых волосах появилась седина. Одета в костюм из бежевого «шаньдуна». Мама всегда заботилась о своем внешнем виде. У нее все те же черные живые глаза и близорукий взгляд, который создает впечатление погруженности в собственные мысли. Будучи хорошо воспитанной, моя мать всегда проявляла некоторую сдержанность в выражении чувств, хотя я знала, что она меня очень любит. «А где Наташа? – спрашиваю я. – Я надеялась, она тоже придет меня встречать». – «Наташа работает, но вечером придет повидать тебя. У нее маленькая квартирка, ты будешь жить со мной в пансионе. А это Миша, – прибавляет мама. – Он живет в нашем пансионе и любезно согласился помочь тебе с багажом».
Мой чемодан все тот же, с которым я уезжала из Харбина. Но он стал значительно тяжелее. В нем несколько лакированных черепиц, упавших с обветшавшей кровли дворцов Пекина, и несколько мифологических фигурок, украшавших края крыш, – лошадей, фениксов, драконов, которые я подобрала на земле, гуляя возле старинных храмов. Миша легко поднимает мой чемодан. Рядом семья, которую я видела на пароходе, – мать с двумя девочками и маленьким сыном. Мама здоровается с ними и представляет их мне: «Госпожа Семенова и ее прелестные дети». Муж этой дамы служит в полиции Международной концессии. Моя попутчица Наташа со своими подружками тоже уже на берегу, я иду к ним прощаться, а мама поднимает свой лорнет и изучающе смотрит на группу. «Вне всякого сомнения, эти девушки работают в барах», – говорит она холодно. Миша ищет такси, и мы втроем уезжаем.
Увлеченная разговором с мамой, я едва замечаю улицы, по которым мы едем. Здесь так же оживленно, как в Пекине, но дома иные, высокие, не китайской архитектуры, и масса машин. Дом, где живет мама, находится во французской концессии, о которой здесь в шутку говорят, что это второй город Франции по числу жителей. Дом принадлежит русской вдове, она устроила семейный пансион. Здесь восемь комнат, в двух есть своя ванная, а на остальные шесть – две общие ванные комнаты. Мамина комната под самой крышей, но, к счастью, довольно большая. Мы будем жить вместе.
Я быстро распаковываю чемодан, мне нужно так много рассказать, но мама сразу предлагает обсудить условия нашей совместной жизни. «Я работаю в русской газете «Шанхайская заря», это газета русских белоэмигрантов, – объясняет она, – перевожу телеграммы с английского и французского на русский, у меня два ученика, которым я преподаю английский. Денег хватит, чтобы оплачивать комнату и наши обеды, и еще я могу платить за твое обучение машинописи и стенографии. Тебе обязательно придется этому научиться, если хочешь найти работу. Я уже записала тебя в школу, начнешь занятия с понедельника ». Как большинство детей того времени, я воспитана в уважении к родителям и возражать не привыкла. Хорошо, что у меня есть хотя бы три дня, чтобы отдохнуть с дороги и оглядеться. «Вечером пойдем ужинать в столовую. В остальные дни будем только обедать, а по вечерам есть в своей комнате. Я не могу позволить себе полный пансион».
Наконец подошла моя очередь рассказывать о жизни в Пекине, но тут раздался стук в дверь. Это Наташа, моя старшая сестра. Я в восторге, мы обнимаемся. Она очень изменилась: у нее новый «шанхайский» стиль, она элегантно, но очень просто одета. И все такая же тоненькая, черноглазая, с вздернутым носом и живым, очень выразительным лицом. Она много говорит, трудно прервать поток ее искрометного красноречия. Я уже не могу и слова вставить о своем Пекине, но с радостью слушаю истории из ее жизни, о первых трудных годах. Теперь она работает журналистом. У нее есть друг, он помог ей получить квартиру, и теперь у Наташи есть свой угол. У нее есть даже ама, которая ведет хозяйство. Она пишет юмористические статьи в ту же газету, где работает наша мама, и собирается издавать свой женский журнал. Я восхищаюсь старшей сестрой. Знаю, что не всегда в ее жизни все было так славно. Начинала она буквально с нуля, помню отчаянные телеграммы, которые наша бедная мама получала из Шанхая с мольбой о помощи. Но теперь все наладилось. «Расскажи же нам о своей жизни в Пекине», – торопит Наташа, но уже пора идти в столовую.
Мама представляет меня владелице пансиона. Это довольно молодая женщина. Говорят, у нее был англичанин-любовник, и, уезжая, он купил для нее этот дом, чтобы ей было на что жить. За накрытым столом уже сидит супружеская пара немецких евреев, приехавших сюда год назад, с сестрой мужа. Я уже знаю, что у сестры комната тоже под крышей, рядом с нами, и еще там есть комната, в которой живет красивый итальянец, он в приятельских отношениях с этой молодой немкой. Немецкая семья занимает комнату с отдельной ванной. Миша, который меня встречал, живет в комнате на первом этаже, рядом со столовой. За столом еще одна молодая красивая женщина, она приходит только обедать и занимает другой «люкс», с ванной. Эта женщина, зовут ее Надя, раньше работала в баре, теперь она не работает, у нее есть друг, богатый иностранец, который ее содержит. Все эти подробности я узнала потом от Миши, он не без удовольствия посвятил меня во все тайны пансиона. Меня представили постояльцам, и все сели за стол.
Кухня типично русская, повар – китаец, он хорошо готовит, Мария Ивановна, как настоящая хозяйка, за всем следит. За столом прислуживает бой. Еще один бой на кухне моет и чистит овощи. Говорят за столом мало, слишком заметна разница между гостями. Моя мать, другого круга и воспитания, выглядела на общем фоне знатной дамой. Надо сказать, она не прилагала особых усилий, чтобы спуститься со своих высот, это составляло часть ее натуры.
После ужина Миша предложил нам с Наташей прогуляться, чтобы я посмотрела Шанхай. Мама дала согласие, и мы втроем отправились на прогулку. Вышли из дома и через пару минут были уже на авеню Жоффр, главной улице французской концессии. Это широкий проспект, осаженный платанами; европейские магазины уже закрыты в столь поздний час, но китайские лавки еще торгуют. Миша предлагает пойти в кафе «Диди», и выпить по стаканчику кока-колы. Я никогда не видела столько кафе и баров, сколько было на этой улице. С удовольствием принимаю приглашение. В баре много народу, но Миша находит небольшой столик и заказывает кока-колу для меня и колу с водкой для себя и Наташи. У меня есть время рассмотреть Мишу получше. Он блондин, недурен собой, довольно высок, примерно 35 лет, но в нем нет обаяния. Миша чувствует на себе мой взгляд и рассказывает, что он был женат, а теперь в разводе, жена вышла замуж за иностранца. Миша торгует почтовыми марками. Я не совсем понимаю, как можно зарабатывать деньги, покупая и продавая почтовые марки, но жизнь в Шанхае полна тайн.
Наташа знакома с Мишей уже много лет, они хорошо понимают друг друга. Она любит рассказывать истории и нуждается в аудитории, а Миша – прекрасный слушатель, он с восторгом слушает ее, взахлеб смеется ее шуткам, и Наташе это нравится. Она посидела с нами недолго и заторопилась к себе. У нее маленькая, подержанная, но все-таки машина, и она этим гордится. Я не обижаюсь, что Наташа так рано уходит, и продолжаю расспрашивать Мишу о Шанхае.
Он отвечает обстоятельно, как учитель на уроке географии: «Это большой город, один из самых больших в Китае. Точная численность населения неизвестна. Это самый интернациональный город, по крайней мере по числу проживающих в нем европейцев, и вследствие этого самый открытый внешнему миру. Шанхай – промышленный и финансовый центр Китая. Он построен на левом берегу реки Ванпоа, или Ванпу, возле устья большой реки Янцзы, Голубой реки, его доки могут принимать большие суда из Европы и Америки. Город поделен на три части: Северная часть – это Международная концессия во главе с Муниципальным советом британцев и американцев. В центре – французская концессия, под началом французского муниципального совета. На юге – Китайский город. Вокруг Шанхая многочисленные пригороды и китайские деревни. Среди них – Сю Чаюри, здесь в 1847 году иезуиты основали миссию, а в 1872 году была построена знаменитая обсерватория. У японцев есть своя японская концессия, но теперь они фактически заняли весь город, исключая Международную и французскую концессии. Международная концессия преимущественно промышленная и торговая, а французская – скорее жилая».
«А русские, давно они в Шанхае? Когда они приехали и как живут?» Миша отвечает столь же обстоятельно: «В конце ХIХ века русские, живущие в Шанхае, были в большинстве своем служащими Русско-Китайского банка и консульств, а также чайными торговцами. Когда построили манчжурскую железную дорогу и японцы захватили ее южную ветку в итоге русско-японской войны 1904-1905 годов, сюда стали снова приезжать русские, в надежде попытать счастья на дальнем Востоке. В 1919 году начали прибывать политические эмигранты из России, особенно после крушения Белой гвардии в Сибири. А в 1922 году, после того как большевики заняли Приморье, большинство русских осело в Манчжурии, как и ваши родители. Многочисленные русские пополнили Шанхай в 1931 и 1937 годах, это были этапы оккупации Манчжурии и нападения японцев на Китай.
Русская колония в Шанхае сохраняет дореволюционный образ жизни. Она отмечает православные праздники: Пасху, Великий пост, Рождество. Думаю, что в Манчжурии вы жили так же. Хотя русские эмигранты – люди без гражданства, мы до последнего времени жили в Китае абсолютно свободно. Те, кто хорошо знает английский, находили себе работу в Международной концессии или у французов. Многие старые военные пошли служить в полицию и даже в французскую и английскую армию. Тем, кто не владел английским или французским, было труднее найти работу. Многие нанимались «телохранителями» к богатым китайцам, приспосабливались к здешней жизни как могли. Русские, родившиеся и выросшие в Шанхае, обычно хорошо говорят по-английски и знают китайский, им тут жить полегче.
В Международной концессии много китайцев, и на улицах приходится лавировать, чтобы пробраться сквозь толпу. Тут много индусов, белых гораздо меньше. Почти все русские живут во французской концессии. На авеню Жоффр гораздо больше русских, чем китайцев. Большинство магазинов там тоже принадлежит русским: парикмахерские, рестораны, кондитерские. Люди живут скромно, но все равно много элегантных девушек, то и дело мелькают белокурые головки с длинными косами, как и в Харбине, где до последнего времени сохранялся русский дух. В Шанхае много православных храмов, а также католических и протестантских церквей. Есть монастыри, французские, русские, английские школы; университет «Аврора» с медицинской школой.
Шанхай – деловой центр, миллионеры живут в великолепных домах, а китайские бедняки в соломенных хижинах; некоторые из бедняков обитают в лодках-сампанах прямо на реке Вампу (Хуанпу). Это город контрастов, роскошь здесь соседствует с полной нищетой, солидные банки – с притонами, честные люди – с аферистами. Международной концессии и Китайскому городу противостоит спокойное благонравие французской концессии. В первых двух – ночные рестораны и бордели, где проводят время моряки со всех кораблей, зашедших в Шанхай. Там часто случаются драки между матросами, недаром улица, которая ведет в Китайский город, получила прозвище Кровавой аллеи. В этом городе полно шпионов-коммунистов и шпионов других стран.
Вампу и другие реки имеют грязно-желтый цвет, да и весь Шанхай словно припорошен пылью. Здесь вы не увидите такого синего неба, как в Пекине. Климат здесь холодный, зима сухая, но более теплая, чем в Пекине. Лето в Шанхае жаркое и очень влажное, весной и летом идут затяжные дожди. На всем Дальнем Востоке Шанхай имеет дурную репутацию из-за своих сомнительных баров, притонов, белых проституток из Европы и Азии. Хотя не стоит преувеличивать, в этом смысле Шанхай не хуже и не лучше большинства портовых городов мира».
Мне интересны эти подробности, но я устала, что немудрено после двух ночей, проведенных на пароходе. «Уже одиннадцать часов, – напоминаю я, пора возвращаться, мама ждет, ведь это мой первый день в Шанхае». Вернулась я поздно, мама уже легла и читала. Она всегда много читала, и в моей памяти она сохранилась с неизменной книгой в руке, если не занималась переводами или частными уроками. Я быстро умываюсь, ложусь и остаюсь наедине со своими мечтами о новой жизни в Шанхае. Завтра мама уйдет в свою газету, но, к счастью, у нее нефиксированный рабочий день и мы сможем спокойно вместе позавтракать.
На следующее утро мама приготовила кофе в комнате на маленькой электрической плитке. На столе сухари и варенье. «Хочешь пойти со мной в «Шанхайскую зарю»? Представлю тебя директору газеты и нашим журналистам». Я рада познакомиться с мамиными коллегами. Редакция газеты расположена на авеню Жоффр, через четверть часа мы поднимаемся на второй этаж и входим в просторное помещение редакции. «Видишь, как удобно, совсем недалеко от центра. Может быть, вы с Наташей скоро сможете ходить в Спортивный клуб. Я обратилась с просьбой о членстве, у меня хорошие рекомендации; надеюсь, что меня примут, – говорит мама. – это было бы хорошо; надеюсь, ты там наконец познакомишься с приличными людьми и научишься играть в теннис». Да, это было бы хорошо, мысленно соглашаюсь я, если бы к тому же удалось зарабатывать себе на жизнь. Я уже понимаю, что в Шанхае это не так легко, как хотелось бы.
В понедельник утром иду в школу секретариата. Она находится в Международной концессии, я доехала туда на автобусе. Директор школы – высокая дама, филиппинка говорит по-английски с американским акцентом. Она встретила меня приветливо, сказала, что моя мать уже внесла плату за обучение, и выразила надежду, что я добьюсь успеха в учебе. В школе было много учеников, в основном евразийские девушки, все они свободно говорили по-английски; этот язык часто был для них родным. Я достигла некоторого прогресса в английском, пока жила в Пекине, но все равно отставала от этих девушек. Они были гораздо способнее меня, быстрее освоили навыки машинописи и стенографии, тогда как я все время спотыкалась из-за своего плохого английского. Я прилежно взялась за учебу, но почти не надеялась найти работу и выдержать конкуренцию с этими девушками, которые оказались лучше подготовленными к новой жизни.
В семейном пансионе появились новые жильцы. Они заняли большую комнату с ванной, которая освободилась после отъезда немцев. Это была семья Броунов: он англичанин, она русская. Приехали они из Японии, мистер Броун был художником, его жена Катрин – специалистом по японским танцам. Детство ее прошло в Японии, куда ее мать приехала после русской революции. Катрин была тогда совсем маленькой, она оказалась очень способной и так преуспела в искусстве японского танца, что давала уроки даже японкам. Теперь они приехали в Шанхай: мистер Броун – показать выставку картин, а Катрин – дать танцевальный спектакль. Восьмилетний сын Катрин от первого брака остался в Японии с бабушкой.
Моя мать тотчас прониклась симпатией к этой паре, я тоже восхищалась Катрин, по-девчоночьи обожала ее, видя в ней женщину исключительную и совершенную. Мистер Броун часто отлучался по делам, я часами сидела в их комнате и Катрин рассказывала мне о Японии. Жизнь там была нелегкой для иностранцев, в то время многие японцы отличались ксенофобией. Ей с трудом удавалось зарабатывать себе на жизнь, хотя у не была своя танцевальная школа, но когда она снова вышла замуж, все переменилось, она встретила чудесного и милого человека, к тому же он очень любит ее сына. Как истинно русская женщина, Катрин обожала своего ребенка и после недельной разлуки уже скучала по нему и по матери. С тех пор как началась война в Европе, мистер Броун больше не получал из своей страны дотаций, они приехали в Шанхай в надежде поправить свои дела выставкой картин и показом японских танцев.
Спектакль, который подготовила Катрин в большом зале театра в Шанхае, имел большой успех. Моя мама сделала все возможное, чтобы знакомые иностранные журналисты пришли в театр, и сама написала хвалебную статью в прессе. После спектакля Броуны пригласили нас и еще одну журналистскую пару поужинать в ресторане-кабаре. Это был прекрасный вечер, я впервые оказалась в таком шикарном месте в Шанхае. В зале было полно народу, много хорошо одетых женщин, играл оркестр. Закончив свои дела, Броуны, к моему большому сожалению, покинули Шанхай.
© 2004, Ольга Ильина-Лаиль.
© 2004, РКШ. Публикация согласована с автором.
