Продолжая серию исторических исследований, связанных с судьбами русских эмигрантов, живших в Шанхае в первой половине ХХ века, мы публикуем статью нашего корреспондента из Петрозаводска Сергея Никутьева «Штрихи к портрету», о жизни и творчестве художницы Марии Александровны Поповой, репатриировавшейся из Китая в СССР в 1947 году. Статья написана по заказу «Русского Клуба в Шанхае».
Одновременно мы предлагаем вниманию читателей стихотворный цикл М. А. Поповой «Страницы моей жизни». Это своеобразные воспоминания о жизни в Китае, записанные в стихах.
Стихотворения, написанные в разные годы о моей жизни в Китае, как воспоминания.
Память, память.
Ты из малой искры
Пламя раздуваешь и пьянишь
Ты конем неукротимо быстрым
Сквозь десятилетия летишь.
Кто тебя удержит,
Успокоит?
Кто узду накинет на тебя?
Принимаю все мое былое
Радуясь, страдая и любя.
Да, детство кончилось,
И может в этот миг,
Как поезд отошел от Омского вокзала
Когда б все знать!!!
Как горек был бы крик!
Но жизнь пути НЕЗРИМО начертала.
Да, детство кончилось…
И елке в Рождество
Уж не бывать.
И ничего не будет.
И взрослых мир и детства естество
Все смешано в одной нелепой груде.
Ни жалоб. Ни капризов больше нет,
А если будут слезы – то украдкой.
И будет первых вдохновений
След
В заветной скрытой
Ото всех тетрадке.
На восток. (1919 г.)
Отходил от родного вокзала,
На восток уходил эшелон…
Ты ни слова вслед не сказала,
И бесстрастен был небосклон.
Ты ни слова вслед не сказала
Оправдания не нашла,
Только лишь красой сияла,
Только память болью прожгла,
Чтоб вступив на дороги чужие,
Спотыкаясь на горьком пути,
Твое имя, твой образ Россия,
Нам иконой на сердце нести
Владивосток. Русский остров. (1920 г.)
И вот передо мною – океан
Свободно, дико,
Шум прибоя дальний
Угрюмо смотрят скалы
Сквозь туман…
Нет глубже ран и песни нет
Печальней
Чем песня ностальгии…
Смолкни!..
Нет, ЖИВИ
Как голос жгучей неуемной боли,
Как накопляемая ярость воли,
Как зов не затихающей любви.
Русский остров. (1919 – 1921 гг.)
Сопки, сопки… поросшие лесом отроги
Диких гор… нелюдимое грозное море…
Русский Остров… последний привал
на дороге.
Дальше за море путь, путь скитаний
и горя.
Сопки, пади поросшие
Дико красиво.
Виноградом, орешником, лапчатым
Кленом.
И колючего Чертова дерева диво
И бескрайней высокой полыни затоны.
В сыроватых оврагах оранжевых лилий
В летних сумерках жаркое благоуханье
Ночью бабочек рой, трепетанье их крыльев
Голубых, как волшебное волхованье!..
Горы, горы и море, морская стихия
Несравненного дальневосточного моря!..
Я потом повидала морей, но другие
Не сравнятся с ним. С этим не надо
И спорить…
………………………………………
Русский Остров. Приморье, немая граница
Торжествующей, разъяренной стихии.
И отсюда скитальческий путь твой
Ложится
Побежденная в битве другая Россия.
……………………………………….
Русский Остров… кривые заросшие
Тропки…
Я найду ли дорогу до нашего дома?..
Может, стали другими там
Самые сопки…
Все прекрасней
Все ново, но так незнакомо.
Только море, лишь море одно
Неизменно.
Море гонит волну, об утес ударяя,
Разбивает у скал белокрылую пену,
НИКОГО НЕ КЛЯНЯ,
НИЧЕГО НЕ ПРОЩАЯ.
Осенью 1922. Во Владивостокском порту.
Тот день не выбросить из жизни никогда.
Те, что вернулись с пристани, молчали.
Лежало в их скрываемой печали
То, что отравит душу навсегда.
Там, в гавани, от городских причалов
В далёкий путь, к брегам ЧУЖОЙ земли
Тихонько отходили корабли.
И обнажённой грубостью пьяна была толпа.
ОТЧИЗНУ ПОКИДАЛИ.
Ночь странной и зловещею была.
За окнами туман клубы свивался,
Казалось, бой на небе продолжался.
И, наконец, заря взошла.
А утром, с севера, под оркестровый гром,
В победном марше гордо, стройно,
Вступала в город армия, и знойно
Алели флаги в небе голубом.
1925 г.
Харбин. (1925 г.)
От вокзала – проспект прямой
В гору, вверх, а вверху – собор.
Этот город ещё молодой.
Сколько лет протекло с тех пор,
Как по клавишам гулких шпал,
Подбежав к сунгарийской воде,
Город русско-китайский встал,
Главный город КВЖД?
Город, полный смут и тревог,
Точно улей сердитых пчёл!
Сколько здесь скрестилось дорог!
Кто здесь только приют не нашёл!!
Со времён прошедших боёв
Много в море ушло воды,
Но, как прежде, глаза бойцов
Застилало дымом вражды.
По строкам газетных статей
Бушевал слепой ураган,
И глядел на незваных гостей
Настороженно Фудзядзян.
Примечание: Фудзядзян – китайская часть города.
Новый Год (Харбин, зима 1926 г.)
На бульварах – шум и треск хлопушек,
Фейерверков радужный полёт,
Бьют и бьют игрушечные пушки –
Новый год! Китайский Новый год!
Голубой качается дракон
Над толпой медлительно и важно,
Вертит грозно головой бумажной,
На шестах высоко вознесён.
Смеётся масок прихотливый ряд,
Мне странно, непонятно их кривлянье,
И пятна красок прыгают, пестрят
В пронзительном и резком сочетанье.
Кого здесь кто, на празднике луны,
С отвагою безумной побеждает?
Каких героев здесь изображают
Дракон, и маскарад, и плясуны –
Не знаю я, но холодно и страшно,
И неуютно, и печально мне.
Я – как царевна в чуждой мне стране,
Как пленница в незримой крепкой башне.
Тайфун. (1926 г. Первая весна в Китае)
В окнах стёкла, звеня, дребезжат,
Двери хлопают, ветер впуская.
Ржавой жестью по крышам стучат
Когти грозной неведомой стаи.
Это ожил китайский дракон
И ударил по крышам и в стены,
Жёлтой пылью закрыл небосклон
И в холодную мутную пену
Волны взбил на просторах реки.
Скачут в бешеной пляске буруны.
Разгулялись, распелись тайфуны,
Безудержны, стихийны, дики!
Воют, плачут, хохочут, свистят
По манчжурским широким просторам.
А с темнеющей башни собора
Звон весенний летит, как набат.
Раздумье. (Харбин, 1927–28 гг.)
Не лги себе. О Родине мечтая,
Ты просто ждёшь возврата прошлых дней.
И, книгу детства милого листая,
Явь принимаешь горше и острей.
В тебе в твоих мечтаниях прекрасных
Душа поэтов прошлого живёт.
И жжёт тебя стремлением напрасным.
«Там» жизнь кипит. И это тебе ясно.
Она, как молнии сверкающей полёт.
Да! Но тебе нет места в той вот жизни.
Тебе, таким, как ты, туда возврата нет.
Не мучь себя напрасной укоризной,
Не осуждай. Не жди. И новою отчизной
Пусть будет для тебя весь Божий свет.
Парад. (1928 г.)
Подражание (Пушкин, прости!)
Ночью тёмною осенней
Небо – в облаках.
Только в городе движенье,
Город весь в огнях.
Вдоль по улицам, проспектам
Тысячи огней.
Едут странные кареты
И везут гостей.
Кони рослые не быстры,
На каретах лак.
Едут важные министры,
Веет пёстрый флаг.
Вот и школы по приказу вышли на парад,
И драконом многоглазым фонари горят.
Отчего же так ликует
Славный наш Харбин?
Ах, победу торжествует грозный Чжан-Зо-Лин.
Оттого толпа и крики,
Шум на площадях,
Оттого то невеликий город весь в огнях.
Я совсем не понимаю смысла сих побед:
Кто, зачем здесь побеждает?
Кто герой, кто нет?
И чего бояться, право, в толк я не возьму,
Точно гидры многоглавой, войска У-Пей-Фу?!
Ну, а вдруг войну затеют с краем, где наш дом?
И заставят так же веять пёстрым фонарём?!
Тут никак не оказаться
Просто в стороне.
От политики, признаться,
Страшно, страшно мне.
Харбину. (Отъезд. Декабрь 1931 г.)
Да, я была тебе чужой,
И песнь моя была не для тебя.
И на твоей земле я, не любя,
Жила своей заветною мечтой.
И вот теперь настал прощанья час.
Я ухожу навеки, навсегда.
Печаль моих не затуманит глаз.
Прощай, Харбин! Мой друг? Моя беда?
Не знаю, право, как назвать Тебя?
Минутной станцией в моём пути,
Врагом ли, другом ли,
Но лишь – судьба
Мне от тебя без жалости уйти.
Но всем сознаньем горестным моим
Тебе я с благодарностью зачту,
Что в даль к другим, совсем уже чужим
Несу Тобой спасённую мечту.
19 декабря 1931 г.
Звонок. Звонок. И вот поплыл перрон.
Плывут назад и исчезают лица.
Ещё один пройдённый Рубикон,
Ещё одна захлопнулась страница.
Туманит взор нежданная слеза.
Меня страшат грядущие дороги.
Там позади – любимые глаза,
Растерянные, полные тревоги.
Ах, мама, мама, не твоя ли сила
Меня хранила на пути всегда!
Не ты ли мне так часто говорила,
Что «птицы улетают из гнезда»?
Не надо этих горьких слёз.
Кому понятны наши боль и раны?!
Быстрей, быстрей и громче стук колёс,
Бегут дома, и фанзы, и поляны…
Страна немилая, чужая мне стократ,
И для чужих её я покидаю…
Ах, не ищи несбыточного рая.
Идёшь над бездной – не гляди назад.
На пути в Шанхай. (Декабрь 1931 г.)
(В начале 1930-х годов произошёл так называемый. «мукденский конфликт». Япония начала наступление на Манчжурию).
Ночью в сердце – толчок. Остановка. Вокзал.
Холод покрытых влагою каменных стен.
Вдруг прозвучало, кто-то, быть может, сказал
С детства, со школы знакомое слово «Мукден».
Хаки, винтовки, солдатский размеренный шаг,
Грохот разбитому камню перрона.
В воздухе зимнем гордо полощется флаг
Красное солнце на белом, знамя Ниппона.
Кто тебе молвил, что это ЧУЖАЯ земля?
РУССКОЮ кровью она поливалась когда-то.
Верные долгу, пощады врагов не моля,
Русские, русские здесь умирали солдаты.
Ладанки стиснув, рубаху рванув на груди,
Боль пораженья, измену вождей проклиная,
Может быть, здесь вот как раз намечались
Новые вехи для судеб родимого края.
Сопки Манчжурии, ваших суровых вершин
Мне не забыть, как теперь не забыть мне Мукдена,
Гром Порт-Артура, зной Сунгарийских долин,
Волны Цусимы, горестный марш Тюринчена…
Может быть, будет Русской трубе суждено
Братских могил тишину роковую нарушить?
Встанут все те, кому было здесь спать суждено,
Жизнь здесь отдавшие наши, родные нам души.
Может быть, если война вдруг затмит небосклон…
НЕТ. Пусть уж мир над землёю пребудет!
Тихо поплыл мимо окон мукденский перрон…
Дальше… в дорогу… к совсем уже
Чуждым мне людям.
У врат Ян-дзы-дзяна. (На пути в Шанхай)
Как будто кто-то море разделил:
Здесь синее, там ярко-золотое.
Сияет солнце, взмахом мощных крыл
Взлетают гордо чайки над волною.
И ветер южным обдаёт теплом,
С теченьем парохода бурно споря,
И всё поёт, всё искрится кругом
Китайское приветливое море.
Рыбачьих джонок утлых паруса
На горизонте палевом маячат,
Дрожит в воде прозрачной полоса,
Владенья грозного Ян-дзы означив.
Чуть виден край береговой косы.
Издалека, из марева тумана
Доносится, как шествие грозы,
Могучее дыханье Ян-дзы-дзяна.
У входа. Тебе, Ян-дзы!
(Написано, как воспоминание, в 1950-е годы в г. Петрозаводске)
Даже не видать и берегов…
Только долетает из тумана
Рокот набегающих валов,
Величавый голос Ян-дзы-дзяна.
Древняя могучая река,
Сказкой осенённого Китая,
Как тебе была я далека,
О тебе не мысля, не мечтая!
А судьба смеялась надо мной.
Точно плод золотоцветный манго,
Положила в руки мне живой
Образ золотой Ян-дзы-кианга.
Подарила сказку наяву:
«На! Читай и уноси с собою!»
Сколько я теперь не проживу,
«Во ай нинь!» (люблю тебя) не скрою.
Бледные от зноя небеса,
Иву над излучиной канала,
Джонки острокрылой паруса
В зелени нефритовой пиалы…
Шанхай. (Весна 1932 г.)
(Первые чувства в этом городе)
Над стальною рекой – небоскрёбов холодные зданья,
Шелест шин по асфальту… горячая мутная даль.
Это – город мечты. Это город безумных мечтаний,
Где в борьбе за успех ни себя и ни друга не жаль.
Это – дверь, приоткрытая в страны широкого мира.
Это царство Владык и безропотных слабых рабов,
Это – вся круговерть суетного житейского пира,
Где от чаши хмельной отказаться не каждый готов.
Что мне делать с моей незавидной судьбой эмигрантки?
И добьюсь ли победы, иль мне не снести головы?..
Как надменно глядят у подножья британского банка
На немых пьедесталах чугунные гордые львы.
Мимо них по асфальту, упрямая, путь свой черчу я.
Крепко стиснуты губы, и замерла в страхе душа…
Я найду тебя, Счастье! Как птицу схвачу, расцелую.
Не кляни меня, друг. Понимаешь? Слишком эта весна хороша!
Расцветают магнолии. Небо высоко и знойно.
И совсем рядом, зовущий чужой океан.
И в душе как-то странно, по-новому неспокойно,
Точно путает мысли и чувства какой-то дурман.
Может быть, это только лукавой судьбы подаянье?
Просто я прикоснулась к отраве чужой красоты.
Я, быть может, погибну у стен этих каменных зданий,
Отделённая взглядом холодной твоей правоты.
Шанхай
Я любила тебя, Шанхай,
Как противника любят в бою,
Может быть, чтоб хлестнуть через край
Несгибаемо волю мою,
Ты надменно встал предо мной,
Не скрывая темного дна.
Говоря: «Можешь выиграть бой,
если воля твоя сильна».
Надо слепо верить в мечту,
Чтоб, споткнувшись все же идти,
Надо очень любить красоту,
Чтоб кривыми не стали пути.
Чтоб, когда тебя осенит,
То, о чем не смела мечтать,
Птицу-жар, что вот-вот улетит,
Ты могла бы в руках удержать.
Чтоб потом, завершая путь,
Неприветливый путь земной
Очень тихо, блаженно вздохнуть:
Выбор сделан правильно мой!
